Бесы

Понимаешь ли ты, осел, что я влюблен, я фрак купил, посмотри, фрак любви, пятнадцать целковых; капитанская любовь требует светских прили­чий. Отвори! — дико заревел он вдруг и неистово застучал опять кулаками.

Убирайся к черту! — заревел вдруг и Шатов.

Р-р-раб! Раб крепостной, и сестра твоя раба и рабыня. вор-ровка!

А ты свою сестру продал.

Врешь! Терплю напраслину, когда могу одним объяснением. понима­ешь ли, кто она такова?

Кто? — с любопытством подошел вдруг к дверям Шатов.

Да ты понимаешь ли?

Да уж пойму, ты скажи, кто?

Я смею сказать! Я всегда всё смею в публике сказать!..

Ну, навряд смеешь, — поддразнил Шатов и кивнул мне головой, чтоб я слушал.

Не смею?

По-моему, не смеешь.

Не смею?

Да ты говори, если барских розог не боишься. Ты ведь трус, а еще ка­питан!

Я. я. она. она есть. — залепетал капитан дрожащим, взволнован­ным голосом.

Ну? — подставил ухо Шатов.

Наступило молчание по крайней мере на полминуты.

Па-а-адлец! — раздалось наконец за дверью, и капитан быстро отрети­ровался вниз, пыхтя как самовар, с шумом оступаясь на каждой ступени.

Нет, он хитер, и пьяный не проговорится, — отошел от двери Шатов.

Что же это такое? — спросил я.

Шатов махнул рукой, отпер дверь и стал опять слушать на лестницу; долго слушал, даже сошел вниз потихоньку несколько ступеней. Наконец воротился.

Не слыхать ничего, не дрался; значит, прямо повалился дрыхнуть. Вам пора идти.

Послушайте, Шатов, что же мне теперь заключить изо всего этого?

Э, заключайте что хотите! — ответил он усталым и брезгливым голосом и сел за свой письменный стол.

Я ушел. Одна невероятная мысль всё более и более укреплялась в моем во­ображении. С тоской думал я о завтрашнем дне.

VII

Этот «завтрашний день», то есть то самое воскресенье, в которое должна была уже безвозвратно решиться участь Степана Трофимовича, был одним из знаменательнейших дней в моей хронике. Это был день неожиданностей, день развязок прежнего и завязок нового, резких разъяснений и еще пущей пута­ницы. Утром, как уже известно читателю, я обязан был сопровождать моего друга к Варваре Петровне, по ее собственному назначению, а в три часа попо­лудни я уже должен был быть у Лизаветы Николаевны, чтобы рассказать ей — я сам не знал о чем, и способствовать ей — сам не знал в чем. И между тем всё разрешилось так, как никто бы не предположил. Одним словом, это был день удивительно сошедшихся случайностей.

Началось с того, что мы со Степаном Трофимовичем, явившись к Варваре Петровне ровно в двенадцать часов, как она назначила, не застали ее дома; она еще не возвращалась от обедни. Бедный друг мой был так настроен, или, лучше сказать, так расстроен, что это обстоятельство тотчас же сразило его: почти в бес­силии опустился он на кресло в гостиной. Я предложил ему стакан воды; но, не­смотря на бледность свою и даже на дрожь в руках, он с достоинством отказал­ся. Кстати, костюм его отличался на этот раз необыкновенною изысканностию: почти бальное, батистовое с вышивкой белье, белый галстух, новая шляпа в ру­ках, свежие соломенного цвета перчатки и даже, чуть-чуть, духи. Только что мы уселись, вошел Шатов, введенный камердинером, ясное дело, тоже по официаль­ному приглашению. Степан Трофимович привстал было протянуть ему руку, но Шатов, посмотрев на нас обоих внимательно, поворотил в угол, уселся там и даже не кивнул нам головой. Степан Трофимович опять испуганно поглядел на меня.

Так просидели мы еще несколько минут в совершенном молчании. Степан Трофимович начал было вдруг мне что-то очень скоро шептать, но я не рас­слушал; да и сам он от волнения не докончил и бросил. Вошел еще раз камер­динер поправить что-то на столе; а вернее — поглядеть на нас. Шатов вдруг обратился к нему с громким вопросом:

Алексей Егорыч, не знаете, Дарья Павловна с ней отправилась?

Варвара Петровна изволили поехать в собор одне-с, а Дарья Павловна изволили остаться у себя наверху, и не так здоровы-с, — назидательно и чин­но доложил Алексей Егорыч.

Бедный друг мой опять бегло и тревожно со мной переглянулся, так что я, наконец, стал от него отворачиваться. Вдруг у подъезда прогремела карета, и некоторое отдаленное движение в доме возвестило нам, что хозяйка воро­тилась. Все мы привскочили с кресел, но опять неожиданность: послышался шум многих шагов, значило, что хозяйка возвратилась не одна, а это действи­тельно было уже несколько странно, так как сама она назначила нам этот час. Послышалось наконец, что кто-то входил до странности скоро, точно бежал, а так не могла входить Варвара Петровна. И вдруг она почти влетела в комна­ту, запыхавшись и в чрезвычайном волнении. За нею, несколько приотстав и гораздо тише, вошла Лизавета Николаевна, а с Лизаветой Николаевной рука в руку — Марья Тимофеевна Лебядкина! Если б я увидел это во сне, то и тогда бы не поверил.

Чтоб объяснить эту совершенную неожиданность, необходимо взять ча­сом назад и рассказать подробнее о необыкновенном приключении, проис­шедшем с Варварой Петровной в соборе.