Его Михаил помнил вприглядку еще по учебе в Московском Механическом институте. Они оба учились тогда на втором курсе, хотя и на разных факультетах – просто с несколькими ребятами и девушками из той учебной группы, в которой был и Белянчиков, Михаил ходил в зимний поход по дальнему Подмосковью. После завершения третьего курса их пути совершенно разошлись, поскольку несколько групп с факультета Михаила перевели в МВТУ имени Баумана, точно так же, как годом раньше группу Белянчикова перевели из МВТУ в Механический институт. Горский вновь познакомился с Белянчиковым, школьным приятелем директора, когда поступил в центр Антипова. Белянчиков тогда чувствовал себя не совсем уверенно в информационной проблематике, поскольку до этого занимался только разработкой технических автоматических систем для авиации. С благословения директора, в глазах которого Горский показал себя вполне дееспособным работником, которому можно поручать серьезные самостоятельные задания, Белянчиков взял Михаила в свое отделение. В то время он с большим пиететом относился к Горскому, который уже пользовался авторитетом в профессиональных кругах. Однако постепенно хорошие отношения с Горским – почти доверительно-конфиденциального и коллегиального характера – перестали устраивать Антипова. Обладая рациональным умом и энергичным служебным темпераментом, а также поднаторев на новом поприще, Антипов решил делать еще более серьезную чиновную карьеру, исходя из уверенности, что его личного интеллекта вполне достаточно для успешного проведения любых дел в своем центре, а потому ему не требуются ни советчики, ни соавторы, а нужны всего-навсего деятельные исполнители его верховной воли. Этот новый стиль совсем не понравился Горскому. Он и раньше отмечал, что кое-какие выпады директора в его адрес можно было объяснить только одной причиной – Михаил проводил всю разработку от начала и до конца сам, без идеологических подсказок Антипова, тогда как тому импонировали подобострастие и лесть, а не чья-то идейная независимость. Зависть была мелким чувством внутри сильной личности, каковой считал себя Антипов, но она угнездилась там очень прочно, и избавляться от нее директор нисколько не желал. Но вот без чего он совершенно не мог обходиться на своем управляющем посту – так это без подхалимажа. Да, он видел насквозь эту низкую публику, абсолютно не уважал ее, бичуя по поводу и без повода, но для психически удобной для него атмосферы, в которой он мог проявлять себя, как душе угодно, не опасаясь встретить никакого отпора, он уже не чувствовал себя хорошо. Возможно, так он снимал с себя нервное напряжение, возможно, в уступчивости и лести он видел дополнительное доказательство своего превосходства, что было ему необходимо для карьеры и веры в успех. Подобострастием Михаил Горский никогда не отличался – наоборот, как правило, бывал ершист и позволял себе говорить то, что думал, а лестью и вовсе пренебрегал и не владел. Дискуссии с Антиповым по делу он находил вполне нормальным способом достижения наилучших решений, когда обе стороны взвешивали все «за» и «против» того или иного варианта. Антипов, прежде придерживавшийся того же стиля поведения, теперь ради экономии времени и ублажения своего Я как Мыслителя, перестал детально обсуждать свои идеи и поручения с кем-либо из подчиненных. Белянчиков оказался в высшей степени чувствительным датчиком, улавливающим все изменения в предпочтениях и поведении шефа. Он уже сделал свой выбор, решив постоянно во всем следовать в кильватер за школьным приятелем и нынешним лидером, безусловно соглашаясь с тем, что Антипов гораздо более крупная и сильная личность, чем он. У Белянчикова появились основания считать, что при поддержке аргументации Горского последний может поссорить его с директором. В то же время выполнять волю Антипова, когда она представлялась Горскому ошибочной, он уже желанием не горел, а в этом Белянчиков находил признаки саботажа и несоответствия той роли, которую Горский должен был исправно играть. После примерно трех лет работы в относительно благоприятной обстановке Михаил понял, что он стал персоной нон-грата и для Антипова и в еще большей степени для Белянчикова. Поэтому к приглашению вернуться назад в институт Панферова, откуда в свое время с огромным облегчением ушел, он рассматривал со всей серьезностью.