Без иллюзий

Через какое-то время институт покинул и Сергей Яковлевич Великовский. Он, впрочем, не перегрызал пуповину, связывающую его с прежней его работой, хотя то, чем он начал заниматься на стороне как руководитель маленькой фирмы (он взял с собой еще трех человек из числа прежних сотрудников), осталось для Михаила неизвестным. Бывший отдел Мусина соединили с отделом его бывшего конкурента Сипапина (который тоже уже ушел). Главой объединенного отдела сделалась Людмила Семеновна Алдошина, бывший, причем последний, секретарь партийной организации института. Людмила Семеновна была женщиной ясного трезвого ума и спокойного темперамента. Она никогда не старалась делать для торжества светлого будущего – коммунизма – больше, чем того требовали власть и обстоятельства. Вместе с тем в ней выработались навыки руководства людьми без диктата и демагогии. Оказавшись ближе к ней, беспартийный Михаил с интересом разглядывал Людмилу Семеновну. Она была явно очень хороша, пока не позволила себе слишком растолстеть, хотя и не настолько, чтобы красота и женские прелести перестали быть заметны. В новых условиях она ухитрялась сохранять отдел от всяких потрясений, не будучи ни большим специалистом по автоматизированным информационным системам, ни тираном, у которого хватает ума лишь на то, чтобы выжимать из способных людей то, что ей требуется, угрозами увольнения. Алдошина не задавалась и не вредничала, работать не мешала, дисциплиной не донимала, а результаты такого подхода были на лицо. Даже суперсамолюбивый Венин, попавший в подчинение «бабе», понимавшей в деле, по его мнению, лишь чуть-чуть, вынужден был признать про себя, что жить с таким начальством можно, и ограничивался для доказательства своего превосходства над кем-либо тем, что по своему обыкновению ставил под сомнения или опровергал (неважно – корректно или некорректно) все, что излагал любой другой докладчик на НТС. Он был записным оратором и действовал одинаково на всех заседаниях, страшно напоминая этим фигуру другого записного оратора из головного информационного института страны и тоже математика Юлия Анатольевича Шрейдера. Тот так же исправно витийствовал на всех заседаниях ученого Совета, о чем бы там ни шла речь. Михаилу казалось, что тот плохо себя чувствует до тех пор, пока не проявится своей речью на людях. Возможно, он и католичество принял именно для того, чтобы лишний раз заставить поговорить о себе, как и о том, что ему дал аудиенцию сам римский папа Иоанн-Павел II.

Юлий Анатольевич приходился зятем гораздо более интересной личности, чем он сам, это была профессор-математик Елена Сергеевна Вентцель, известная в мире интеллектуалов как весьма даровитый писатель, автор серьезных романов, выступавший под псевдонимом И. Грекова, что следовало читать как Игрекова. На ее фоне фигура зятя выглядела особенно карикатурно. В связи с «католичеством» Шрейдера Михаилу вспомнился еще один случай принятия христианской веры атеистом, ученым атеистом, математиком и теплофизиком. Новообращенным был достойнейший человек, советский немец Борис Викторович Раушенбах. Репрессированный еще в молодости как и большинство российских этнических немцев – кто за «шпионаж», кто вообще ни за что после начала войны с Германией, он все равно остался патриотом своей действительной родины, в которой с ним обошлись гнусно и по-хамски. Ему выпало войти в самый высший круг ведущих разработчиков советских военных и космических ракет, несмотря на свое национальное происхождение. Там он сделался ведущим теоретиком газовой динамики, академиком, а затем и философом. Борис Викторович осознал именно умом Божественное происхождение всего материального бытия со всеми его реальными процессами и сущностями, которые он рассматривал прежде всего как физик и математик. А когда вера в Бога прочнейшим образом проявилась из его точных научных представлений, он задумался, к какой религиозной конфцессии мог бы со своим новым сознанием принадлежать. Он сам писал об этом. И остановил свой выбор на православии самым естественным для благородного служителя науки образом. Раз уж он уроженец и патриот своей не очень ласковой к нему, но все же признавший его достоинства родины, то и веровать ему будет удобней именно так, как в ней веруют в большинстве случаев жители страны, принадлежащие православию. Если Шрейдер изо всех сил стремился «выпендриться», то Борис Викторович Раушенбах, напротив, старался не отличаться от основной массы верующих, потому что главное – это верить в Бога – Творца и Вседержателя наших судеб, а не в то, посредством каких ритуалов каждая конфессия служит Ему.