Информационное дело уже отнюдь не процветало. И люди, и организации экономили на чем угодно, лишь бы выжить. Чувствовалось, что и последним занятиям в области информационно-поисковых языков вот-вот настанет конец. Где-то примерно через год попала под сокращение Наташа. Михаил остался на работе только потому, что он еще лично участвовал в одном институтском проекте, который предстояло вскоре сдавать. Но и это отложило его увольнение не слишком надолго. Вернувшись из очередного отпуска, Михаил узнал о своем сокращении. Людмила Семеновна очень извинялась, что вынуждена принять такое решение. Алдошина и впрямь симпатизировала ему, нередко указывая сотрудникам на его ум и воспитанность, но перед ней стоял выбор – уволить Горского, которому уже шел шестьдесят второй год – или программиста Гену, гораздо более молодого человека с громадным рыхлым телом и контрастирующим с ним детского вида лицом: «Вы сами понимаете, Михаил Николаевич, его же нигде больше не возьмут, а у вас все-таки уже есть пенсия». Это была правда, и переть против нее не было никакого смысла. Михаил уверил Людмилу Семеновну, что все понимает. Они дружески поцеловались, и Михаил в очередной раз подумал, что эту женщину не испортила роль партийного функционера, которую она отчасти по охоте, отчасти по необходимости отыграла на местной сцене до самой ликвидации партийной монополи в стране. Но неожиданно остро на уход из института отреагировал Сергей Яковлевич Великовский. Когда Михаил зашел к нему попрощаться, Сергей Яковлевич, узнав о сокращении своего бывшего подчиненного и отчасти конфидента (в прошлом бывшего кем-то вроде полудуховника), пришел в волнение и заявил, что немедленно отправится к директору Самойловичу, чтобы предупредить его этого не делать. Михаил совсем этого не жаждал. Он объяснил Великовскому, что да, его могут оставить, но какой в этом смысл, если дело, которым он занимался, все равно будет прекращено – в конце концов и ему самому небезразлично, за что его держат на работе – ради получения какой-нибудь пользы или «просто так».
Тем не менее Великовский поднялся, попросил Михаила подождать и минут через десять вернулся. Он сказал, что считает, что у Михаила есть все основания подать заявление в суд, чтобы восстановиться на работе, и суд, как он считает, примет сторону Горского. После разговора с Алдошиной втягиваться в судебное дело в свою пользу фактически не против института как такового, а против лично программиста Гены Михаил не собирался. Ему все еще казалась странной реакция Великовского – ведь жизнь уже и так раздвинула их по разным углам института – точнее продвинула бывшего начальника в центр, а бывшего подчиненного на периферию, и что бы сейчас они оба ни делали для отмены увольнения, Михаил все равно бы остался в категории институтских маргиналов. Удивляло еще и другое – прежней тяги к откровенности с Михаилом у Великовского больше не наблюдалось. В чем тогда была причина его участия? Интереса, как будто, не могло быть никакого. Тогда что? Сентементы? Да, Сергей Яковлевич был способен на них, хотя и не всегда позволял себе проявлять себе явную чувствительность. Горский действительно не был чужд ему по духу, хотя они и немало разнились. Ему не раз приходилось отстаивать Михаила от нападок Венина и Гольдберга. Но вряд ли он был готов постоянно защищать Горского в ущерб себе. Тогда, может быть угрызения совести? Но какие? Единственное, в чем Сергей Яковлевич мог считать себя виноватым перед Михаилом, было то, что задуманный ими обоими «Справочник МКИ» принес прибыль только Воложу, Самойловичу и Великовскому, а Михаил со своими сотрудниками остался ни при чем. Михаила это задело, но лишь слегка. Да, за счет разработчиков поживились и непричастные люди. Однако он отдавал себе отчет, что годы достаточно спокойного пребывания в хорошей обстановке на работе обеспечил и ему, и сотрудницам в первую очередь Сергей Яковлевич Великовский, проявляя при этом порой даже самоотверженность. Это дорогого стоило – в любом случае дороже, чем то, чего они не досчитались за свой труд по созданию «Справочника МКИ» – по крайней мере, Михаил так действительно считал, а были ли с ним согласны сотрудницы, он не знал. Но при нем они вслух не роптали. Это было единственным объяснением странного демонстративного заступничества Великовского в момент увольнения Михаила с работы. Ему дали понять, что если он поднимет волну и обратится в суд, Великовский ему, вероятно, поможет восстановиться – вариант который был бы не очень удобен и для заступника. Пожалуй, ему было бы проще вообще отвести сокращение от Михаила, но он этого не сделал, хотя вероятность того, что он об этом заранее вообще не знал, не превышала и пяти процентов из ста.