Без иллюзий

На это Некрашов без промедления выдал прямо как контр-удар: – «Да вы любого фижика жа пояш жаткнете!»

Похвала, конечно, абсолютно не соответствовала самовосприятию Михаила, хотя, с другой стороны, он был уверен, что Некрашов врать не умет и не будет, особенно в таком малозначащем случае.

Уж какие непроявленные способности Николай Викторович разглядел у Михаила, отправляясь всего лишь от немногих проявлений догадливости, так и осталось неясно. Надолго. Практически навсегда.

И до того самого момента, когда, Михаил осознал, что до получения им простого доказательства теоремы Ферма в свои семьдесят два года, никаких других проявлений сколько-нибудь серьезных математических способностей ни он сам, ни окружающие в нем так и не замечали (конструктивное использование распределения Брэдфорда для определения потребностей информационных фондов в коммуникациях между ними для достижения удвоения и даже утроения полноты информации по запросам пользователей информационной сети, предложенное Михаилом еще во время работы в центре Антипова, в счет не шло).

А после того, как теорему Ферма Михаил счел доказанной в той же простой и остроумной манере, в которой впервые доказал ее автор, Пьер де-Ферма, у него в голове мелькнула мысль, а не выпадет ли ему в таком случае удостоиться чести получить в каком-либо университете, возможно и в МГУ, который так и не стал для него «родным», степень почетного доктора наук – Honoris Causa – по математике? Такая ситуация показалась – разумеется, только умозрительно – очень забавной. С одной стороны, получалось, что степень почетного доктора могла бы достаться лицу, никак не причастному к профессиональной образованности в области математических наук, что в нормальной ситуации следовало бы расценивать просто как нонсенс. С другой стороны, оставить без внимания факт получения простого доказательства теоремы Ферма только через 367 лет после самого Ферма, если, конечно, оно будет признано за Михаилом, тоже было бы неразумно и неприлично, в то время как из него можно было бы сделать на время предмет национальной гордости. В таком случае существовала вероятность получить приглашение на торжественное заседание ученого совета, где ему могли бы выдать на руки диплом с мантией и квадратной в плане шапочкой, приличествующими почетному доктору. Там ему предложили бы выслушать хвалебные мнения ученых, а потом – высказаться самомуразумеется, с благодарностью за оказанную честь. А стоило бы ему благодарить за признание, особенно в университете, куда его не приняли учиться? Воздать ли им за это хоть чем-то? Или оставить без внимания? Или только вроде как с юмором упомянуть о том, насколько он счастлив, что ему выпала почти такая же судьба, как величайшему оперному композитору Джузеппе Верди, которому отказали в приеме в консерваторию, ныне носящую его имя, по причине отсутствия способностей к музыке? Можно было бы добавить еще, что неисповедимы пути Господни, приводящие одних прямиком к избранной цели, тогда как других – по много раз изломанный кривой к какой-другой. – кому как выпадет по Воле Божией.