Без иллюзий

Михаил сказал математику в погонах, которые тот на время оставил где-то неподалеку, что его дядя был на оккупированной территории. Только дома, когда он передал родителям, как прошло собеседование, Михаил уяснил, что он, скорей всего по упущению с их стороны, оказался плохо подготовлен к этой процедуре. Отец объяснил ему, что в категорию лиц, называющихся «близкими родственниками», дяди и тети не входят – это только мать, отец, родные братья и сестры, а больше никто, и поэтому он имел полное право о дяде Юре ничего не говорить. Урок несколько запоздал, поскольку Михаилу отказали в приеме на мех-мат, однако все же не пропал даром. Михаил понял, что теперь ему не остается ничего другого, как поступить в престижный технический институт (он и раньше думал об этом, колеблясь, что выбрать – мех-мат или инженерию). Самыми престижными в то время считались два столичных технических ВУЗа – Московское высшее техническое училище им. Баумана и Московский энергетический институт. Почему-то ни к тому, ни к другому душа у Михаила не лежала. Изучая справочник, он обратил внимание на Московский Механический институт и решил поступить туда, даже не подозревая, что три года спустя он будет переименован в Московский инженерно-физический институт и тем более не зная, специалистов для каких отраслей там готовят. Вот здесь-то урок, который преподал собеседователь из органов, и пригодился ему в полной мере. Больше ни разу в жизни, даже при оформлении на секретную работу, Михаилу не приходилось заполнять таких грандиозных по объему анкет, какая предлагалась каждому абитуриенту в ММИ. Львиная доля вопросов касалась в ней одной СВЕХ-ТЕМЫ – лояльности существующей власти от дореволюционной эпохи до настоящего времени. Надо было мастерски отбиваться от внешне миленьких и безобидненьких вопросиков: служили ли Вы (последовательно): в царской армии, в белой армии, в оккупационных войсках Германии, имели ли Вы награды (последовательно) в тех же армиях – везде Вы с большой буквы; имели ли Вы колебания в проведении линии партии, участвовали ли Вы в оппозициях и уклонах, имели ли Вы партийные взыскания и если имели, то за что; подвергались ли Вы или Ваши ближайшие родственники репрессиям и в связи с чем; есть ли у Вас родственники за рубежом – и многое еще в том же роде. По каждому вопросу надо было писать ответ чисто, без поправок и обязательно развернуто, типа: «В уклонах и оппозициях не состоял», «Ни я, ни члены моей семьи репрессиям не подвергались», «в царской армии не служил», «в белой армии не служил», «наград в царской армии не имею» и т. д. Украсив свою анкету подробными отрицаниями и завершив ее великолепной фразой: «Компрометирующих сведений о себе, которые не были охвачены вопросами анкеты, не имею» Михаил был допущен к собеседованию с амбициозным ассистентом с какой-то кафедры, который долго пытал его вопросами, далеко входящими за пределы школьной программы, и в конце концов был зачислен на факультет № 1. Со временем выяснилось, что его название – механико-технологический, а группа, в которую попал Михаил, после третьего курса должна была специализироваться по металловедению. Вот так продолжилась индивидуальная Марковская цепочка Михаила Горского в Московском Механическом институте, где не было принято спрашивать студентов, чем они хотят заниматься, потому что институт принадлежал не столько министерству высшего образования, сколько министерству боеприпасов, которому на тот момент, как оказалось впоследствии, была поручена разработка и изготовление атомного оружия. Обнаружилась еще одна деталь. Факультет № 1 был наименее престижным и поэтому, в частности, укомплектовывался серебряными медалистами. Золотых медалистов зачисляли на третий факультет. Он имел название «инженерно-физический». Второй факультет занимал среднее положение и был приборостроительным. Так студенты трех факультетов и именовались: – механики, прибористы и физики. Сначала особых различий в преподавании основных дисциплин между факультетами не было. Математику, физику, химию и теоретическую механику преподавали одни и те же преподаватели. Михаил не мог сказать, чтобы кто-то из них, исключая преподавателя аналитической геометрии Марка Ивановича Сканави, нравился ему по существу, хотя еще более колоритной фигурой можно было считать преподавателя теоретической механики Некрасова. Звали его Николай Викторович. Имя и отчество он произносил правильно, а вот свою фамилию, равно как и все слова, содержащие звуки «с» и «з», озвучивал иначе: «с» в его исполнении превращалось в «ш», а «з» – в «ж», и оттого его речь изобиловала шипящими: доцент Некрасов превращался в Некрашова, занятия в жанятия, семестр в шемештр и так далее. Свой предмет он знал буквально наизусть и, произнося важные формулировки, попутно сообщал студентам, что надо подчеркнуть одной чертой, что двумя, а что и волнистой линией в знак особой важности понятия. На зачетах и экзаменах был строг, но строгость не отдавала садизмом и злобой. Николай Викторович не только читал лекции, но и вел семинары. Постепенно стало заметно, что Некрасов несколько выделяет Михаила, который нередко в сложных случаях говорил с места, что надо делать дальше в том и ином случае. Нет, любимчиком не становился, поблажек никаких не получал, но одобрение в глазах довольно сухого по видимости преподавателя время от времени все-таки замечал. Но однажды произошло почти невероятное. Когда кто-то из студентов их группы застрял с решением задачи у доски, и Некрасов повернулся к аудитории, предлагая вмешаться, Михаил сходу сказал, куда будет направлен вектор и что из этого следует, и за это удостоился прямой словесной похвалы за проявление умственной находчивости. Михаил в ответ «сыграл на понижение»: – «Ну, где уж нам, ведь мы не физики», – имея в виду, конечно только студентов третьего факультета, а не физиков вообще.