Без иллюзий

Лишь в возрасте семидесяти двух лет (значит, Грише должно было бы стать уже семьдесят три) он в каком-то репортаже по телевидению, посвященном церкви барочного стиля возле Чистых Прудов позади главного почтамта, увидел беседу корреспондента с печального вида женщиной в очках, которая что-то говорила по поводу церковной проблемы, и вдруг внизу экрана высветились титры «Татьяна Баранович, прихожанка». Михаил знал, что выйдя замуж за Гришу, известная ему Таня Баранович, кстати, тоже постоянно носившая очки, не изменила девичью фамилию. Однако по происшествии стольких лет Михаил не мог определенно сказать, та ли это Таня, которую он знал, как Гришину жену, или другая, но все-таки больше склонялся к тому, что как раз та самая. Судя по тому, что репортер интервьюировал даму по церковному делу, она была выбрана для беседы не случайно, а как член, если так можно выразиться, «церковного актива». А что в России заставляет высокообразованную женщину-интеллектуалку регулярно посещать церковь, если не безвременная утрата дорогого человека, о котором безмерно скорбит, желая ему в то же время попасть сразу в Царствие Небесное, или если кто-то из близких настолько занедужил, что осталась надежда только на Милость Божию, поскольку все другие доступные средства исцеления не дали положительного результата. Скорбный вид прихожанки Баранович заставлял предположить скорее первое, чем второе.

– «Неужели Гриша?» – содрогнувшись, подумал Михаил.

Неужели его школьный друг, часто служивший ему опережающим примером, такой здоровой в сравнении с ним, Михаилом, в школьные года, раньше него покинул этот мир, который во время Гришиной сознательной жизни отнюдь не был для него скорбным, скорее наоборот – интересным, комфортным и приятным? Что могло ускорить уход такого человека, какая причина в доступном для понимания людей виде послужила тому, что такой все правильно понимающий и так правильно поступающий в жизни здоровый мужчина мог оказаться по другую сторону от того бытия, которое его вполне устраивало, причем скорее всего – до исчерпания его жизненных сил? Или Михаил все-таки что-то неправильно понял?

Значит, мысленно представляющаяся Михаилу картина заседания ученого совета на мех-мате МГУ по случаю вероятного присвоения ему степени доктора Honoris Causa (которую зять Толя в веселом и презрительном тоне именовал не иначе, как Ханурик Кауза) за простое доказательство теоремы Ферма с Гришиным участием осуществиться, скорей всего, уже бы никак не могла. А он-то уже мысленно представил, как с искренним удовольствием прилюдно обнялся бы с другом, ничуть не сомневаясь в том, что узнал бы его почти через полвека, независимо от того, кем бы Гриша ни стал – академиком, член-корром или просто профессором и доктором настоящего достоинства, а не Хануриком Кауза, как он, Михаил.

М-да. Жизнь в старости оставляет у человека все меньше иллюзий. Вот и еще одна на глазах растаяла безвозвратно, если не считать, что сразу две: и Гришу Любимова, видимо, не обнимешь, и заседания никакого не будет, где тот мог бы присутствовать в качестве члена совета.

Ну, а если посмотреть на вещи шире – и притом прямо правде в глаза, то на самом деле следовало бы расстаться со всеми иллюзиями вообще: и родственными, и творческими, и социальными.