Без иллюзий

До того, как Света закончила Юридическую академию, Михаил с радостью и благой надеждой думал, что его внучка и воспитанница станет если не продолжательницей его дела (на такое он, честно говоря, все же не рассчитывал), то, по крайней мере, сделается его добровольной добросовестной душеприказчицей и издаст каким-либо образом его работы – как литературные, так и философские – в память о деде. Но уже следующие после окончания Академии годы не оставили камня на камне от его надежд. Не требовалось затрачивать много усилий, чтобы понять – дед скорее неприятная, зачастую ненавистная фигура в том раскладе сил, который имел место на домашней шахматной доске. С одной стороны, там стояли бабушка Марина, против которой Света не решалась изливать свое недовольство и зло, и дед Михаил, в отношении которого она уже не испытывала никаких моральных неудобств, а с другой, стороны находился столь милый ей альфонс, обладающий над ней магической властью, и сама Светлана, уже хорошо представляющая, как ей строить свою дальнейшую самостоятельную жизнь, не допуская никакого влияния извне, особенно же со стороны деда с его давным-давно надоевшей всегдашней правотой. Когда власть альфонса над Светой иссякла под чарующим воздействиям внезапно появившегося в ее жизни Антона, и отношения с дедом внешне как будто бы нормализовались, Михаил не очень расслабился – по меньшей мере – не в той степени, чтобы прежние иллюзии насчет Светы вернулись в его воображение. Он и раньше не готовил ее специально в свои восприемники, просто думал, что судя по развитию и расположению к нему девочки, потом девушки, так может получиться само собой. И впрямь – к этому были определенные «показания», как выражаются медики, но иногда, как шило из мешка, выскакивали и другие признаки, уже совершенно противоположного толка. До поры – до времени Михаил старался не придавать им большого значения, хотя они все-таки его огорчали, но потом оказалось, что это отнюдь не случайные выпоры шила сквозь материю благожелательства, а закономерные длинные, жесткие и острые колючки, выросшие из субстрата никуда не девавшейся после расставания с альфонсом и унаследованной от него ненависти и потребительской расчетливости, которую постоянно культивировала в ней мать. До известной степени Света была слугой и орудием двух чувств к деду – любви и ненависти то одновременно, то попеременно. В конце концов этот факт пришлось безоговорочно признать и Марине, пришедшей к аналогичному убеждению не в результате уговоров Михаила (он и не уговаривал), а в результате собственных наблюдений как за внучкой, так и за ее матерью (о последних она рассказывала мужу не всегда). Где уж тут было разбегаться в мечтаниях насчет того, как она сохранит духовное наследство деда! А на дочь Аню он и вовсе никак не рассчитывал ни до, ни после того, как разочаровался в Светлане. Какие иллюзии можно было питать в отношении человека, для которого суммарная ценность всего, что отец сделал в литературе и философии, значила меньше простого факта, сделали ли младшие дети – Поля и Коля – уроки на завтрашний день по всем предметам, или того хлеще – не сдвинет ли муж Толенька брови, узнав, что она как-то там хлопочет (собирается хлопотать) насчет сохранения духовного наследства тестя – ишь, умник выискался, ему еще в историю путь открывать! А кому она обязана посвящать все свои усилия? Может, думает, что не ему, не мужу? Для него и так нож острый в сердце сознавать, что кто-то умеет думать лучше, чем он. А она что? Об этом забыла?

Но нет – свои обязанности перед Толенькой и детьми, а также перед свекром и свекровью Аня не забывала никогда. А на другое ее и не оставалось.