Без семьи

На следующее утро мне дали рабочую одежду Алексиса. Я в последний раз посоветовал Маттиа и Капи быть как можно благоразумнее и последовал за дядей Гаспаром.

– Внимание! – сказал он, передавая мне лампу. – Ступай за мной, но не спускайся с одной ступени, прежде чем не нащупаешь другую.

Мы вошли в галерею; он шёл впереди, я сзади.

– Если ты поскользнёшься на лестнице, старайся удержаться, чтобы не упасть. Помни: здесь очень глубоко.

Я не нуждался в этих наставлениях: я и без того был достаточно настороже, потому что неприятно и жутко покидать дневной свет и погружаться во мрак на такую глубину. Я инстинктивно обернулся. Мы уже довольно далеко прошли по галерее, и свет в конце этого длинного чёрного коридора казался белым шаром, как луна на тёмном, беззвёздном небе.

– Лестница, – предупредил меня дядя Гаспар.

Перед нами зияла чёрная пропасть; в её бездонной глубине я различал колеблющиеся огоньки ламп, которые по мере удаления всё уменьшались. То были лампочки рабочих, раньше нас спустившихся в шахту. Отголоски их разговоров, как глухое ворчание, доносились до нас вместе с теплым воздухом. Воздух этот имел какой-то странный запах – нечто вроде смеси эфира с уксусной эссенцией. Одна лестница следовала за другой.

– Вот мы достигли первого этажа, – заметил дядя Гаспар.

Мы находились в галерее с каменными стенами и сводчатыми потолками. Высота свода была чуть повыше человеческого роста, но были такие места, где, для того чтобы пройти, приходилось наклоняться.

– Это от давления грунта, – объяснил мне дядя Гаспар. – Гора повсюду изрыта, земля оседает и, когда давление её слишком сильно, разрушает галереи.

На земле лежали рельсы, а вдоль галереи протекал небольшой ручеёк.

– Этот ручей, так же как и другие, получается от просачивания воды, и все они стекают в сточную яму. Водоотливная машина выкачивает ежедневно от тысячи до тысячи двухсот кубических литров воды в Дивону. Если она прекратит работу, шахта будет затоплена. Мы сейчас находимся под Дивоной.

И так как я сделал невольное движение, он рассмеялся.

– На пятидесятиметровой глубине нет опасности, что она польётся тебе за шиворот.

– А если образуется дыра?

– Ну вот ещё, дыра! Галереи несколько раз проходят во всех направлениях под рекой, и есть шахты, где приходится опасаться наводнений, но не здесь. Тут хватает других неприятностей: рудничного газа, обвалов, взрывов.

Когда мы пришли на место работы, дядя Гаспар объяснил мне, что я должен делать; а когда наша вагонетка наполнилась углем, помог мне подкатить её к шахтному колодцу и научил, как переходить на запасный путь при встрече с другими откатчиками. Он оказался прав: работа откатчика была нетрудная, и уже через несколько часов я с ней вполне освоился. Мне не хватало только сноровки и привычки, необходимых в каждой работе для того, чтобы она стала менее утомительной. Но я не жаловался на усталость. Жизнь, которую я вёл все эти годы, в особенности последнее трёхмесячное путешествие, закалила меня.

Дядя Гаспар объявил, что я молодец и со временем могу стать хорошим шахтёром.

Хотя мне очень хотелось побывать в шахте, но я вовсе не собирался работать там постоянно. У меня не было никакого желания сделаться шахтёром.

Когда я катил вагонетку по тёмным галереям, освещённым слабым светом ручной лампочки, не слыша ничего, кроме отдалённого грохота вагонеток, журчания ручейков и ударов кирки, раздававшихся в мёртвой тишине, часы работы казались мне бесконечно долгими и печальными. Оттого что спускаться в шахту и выходить из неё было делом слишком трудным, шахтёры оставались под землёй двенадцать часов безвыходно и закусывали тут же, на месте.

По соседству с дядей Гаспаром работал один откатчик. Но, в отличие от прочих откатчиков, это был не мальчик, а старик лет шестидесяти. В молодости он работал плотником, наблюдавшим за креплением галерей. Во время обвала ему раздробило три пальца, и это заставило его переменить профессию. Товарищи прозвали его «учителем», потому что он знал много такого, чего не знали не только обыкновенные забойщики, но даже мастера рудников.

Мы познакомились с ним в обеденный час и быстро сдружились. Я любил задавать вопросы, а он был не прочь поболтать, и вскоре мы стали неразлучны. В шахтах, где обычно мало разговаривают, нас прозвали болтунами.

Рассказы Алексиса не объяснили мне многого из того, что я хотел знать, а ответы дяди Гаспара совсем не удовлетворяли меня. Например, когда я спрашивал дядю Гаспара: «Что такое каменный уголь?» – он отвечал: «Это уголь, который находят в земле».

Когда я задал этот вопрос «учителю», тот ответил мне совсем по-другому.