Без Царя…

Остальные члены Совета с головой ушли в общественную деятельность, и какая уж там учёба! Так… ровно настолько, чтобы на законных основаниях продолжать числиться студентом, согласно Уставу Совета.

Разве что несколько человек держат на столе учебники по основным предметам, но в основном, как мне кажется, сугубо для самоуспокоения и пускания пыли в глаза. Открывают иногда… но всё реже.

А ведь я ещё и деньги зарабатываю…

— Переутомился, — поставил я сам себе диагноз, вернувшись в спальню и ложась на кровать как есть, только что туфли скинул.

Настроение никчемушное, но уже так… сносное. Действительно, переутомился. С октября месяца по восемнадцать, а то и двадцать часов в день работа, работа, работа… Притом такая, что по шаблонам действовать не получается, при всём моём желании. Всё время шевелить мозго́й надо, соображать, крутиться, искать компромиссы.

Заниматься хозяйственной деятельность в период революционных перемен, это всегда непросто, а уж когда в эту деятельность вечно норовят влезть дилетанты со своим, единственно верным мнением… А ревизии со стороны всё тех же дилетантов, когда больше времени уходит на то, чтобы объяснить членам ревизионной комиссии — что же, собственно, они проверяют?! М-мать… до скрежета зубовного.

А совещания? Отстаивание интересов Университета от попыток влезть в деятельность Совета со стороны?

Притом лезут не только московские власти во всём гражданском и военном мутировавшем многообразии, но и всевозможная «общественность», эсеры, анархисты, деятели культуры, прожектёры со всех сторон, ежечасно возникающие группы студентов со своими интересами и благими пожеланиями, пресса и прочие, к которым как нельзя лучше подходит слово «твари», и нет… не Божии! Никак не Божии!

Нейтралитет Университета отстаиваю не я один, но и среди членов Совета есть коллаборационисты, желающие нагнуть Альма Матер в сторону Всеобщего Блага — так, как они это понимают. Ну и собственного, разумеется.

Сейчас карьеры и ломаются и создаются за считанные дни, и уйма примеров, как вчерашние рабочие, мещане или студенты совершают головокружительный взлёт, просто оказавшись в нужное время в нужном месте, и не постеснявшись пойти по головам. Поветрие это добралось и до армии, так что каким чудом фронт ещё не рухнул окончательно, я лично не могу понять. В принципе.

— Ах да… — я сел на кровати и нашарил туфли, — Глафира!

— Аюшки! — почти сразу отозвалась та, будто ждала. Хотя почему будто…

— Дойди до Пахома, пусть одного из своих сорванцов до Университета снарядит, аллюр три креста! Сейчас…

Достав записную книжку, быстро черкаю записку о том, что я приболел и не прибуду в Университет, и вырвав лист, передаю служанке.

— Дай ему пару гривенников, что ли… — и не дожидаясь ответа, вернулся к себе. Впрочем, долго лежать я не смог, и достав архивы, закопался в бумаги.

Неспешно… но надо же освежить знания! Кто, с кем, пути отхода… по ходу дела вношу правки.

Ушли в прошлое многие политики и чиновники, а иные, напротив, взлетели так высоко, что голова кругом! Да ладно бы высоко… карьеры нынче делаются странным образом, и никого уже не удивляет чиновник из Министерства Народного Просвещения, после нескольких перестановок возглавивший важный комитет в военном ведомстве. Хотя где образование, а где…

Но не будем о грустном. Да и некоторые перестановки, к слову, пошли на благо. Другое дело, что в стране бардак во всех сферах, идёт ломка общественных и государственных институтов, а некоторые политические партии и течения жаждут не Эволюции, а Революции! А ведь чёрт его знает, как могла бы пойти судьба страны…

* * *

— Хоть с недельку бы отдохнули, — ворчала Глафира на следующий день, помогая мне собираться, — а то скоро, прости Осподи, на упыря кладбищенского будете похожи!

Мельком гляжусь в зеркало, где отражается худая, не самая симпатичная физиономия, и хмыкаю, а Глафира развивает наступление:

— Темень-то какая за окном! Дворники ещё из своих конур не выползли, а вы уже на Совет свой! На кой вам такие хлопоты-то, Алексей Юрьевич?!

Продолжая ворчать, служанка сунула мне подмышку большой свёрток с ещё горячим рыбным пирогом, а потом ещё один — с капустой…

… и перекрестила в спину, закрывая дверь.

Пахом, вопреки словам Глафиры, уже выполз из своей конуры и широко зевал, опираясь на метлу. Завидев меня, он живо зашоркал ей, сметая передо мной свежий, пушащийся снежок в стороны. Сделав несколько движений и показав своё трудолюбие, он остановился.

— Доброво вам, значица, утречка, вашество, — радостно приветствовал он меня, улыбаясь широко и несколько щербато.

— Доброе утро, Пахом, — киваю ему с улыбкой и широкими шагами выхожу со двора. Наученный почти удавшимся покушением, иду сторожко, готовый к самым решительным действиям.

В былые времена мазурики к этому времени давно уже расползались по норам, но сейчас они перешли на круглосуточную работу. Средь бела дня грабят!

… обошлось.