Без веры и закона

Через несколько недель после смерти мамы к нам приехала жить тетя Бетти. Мы с братьями вообще-то ей обрадовались. Своих детей у нее пока не было, и она как могла старалась скрасить нашу общую жизнь. Мягкая, как наша мама, но живее, веселее. В Бетти не было маминой покорности, которая походила скорее на безысходность. И маминой набожности — тоже. Бетти, которой мама приходилась старшей сестрой, горевала вместе с нами. Начала она с того, что выкладывалась на кухне по полной, стряпая для всех нас. Как будто верила, что, насытившись, мы утешимся. Мы помогали, нам нравилось хлопотать вместе с ней. Итан и я работали в поле, а после мы все собирались на кухне. Нильс и Эстер приходили из школы немного раньше нас. Ловкие руки Бетти не без нашей помощи пекли пироги с мясом, готовили рагу с зелеными помидорами и чесноком. У нас в доме запахло семейным уютом, какого мы прежде не знали. Бетти казалось, что она возвращает нам утраченное тепло, но на самом деле такой заботы в нашей жизни еще не было. Мы не стали меньше горевать о маме — никто не мог ее заменить, — но пухленькая молоденькая Бетти с ее энергией радовала нас и согревала. У Бетти был жених, и она часто со счастливой улыбкой говорила о будущей свадьбе. Она и вздыхала, и смеялась чему-то своему, и нам ее разговоры очень нравились. А когда возвращался отец, наше оживление, наш интерес к свадьбе Бетти сразу становились чем-то неуместным и постыдным. Мы не то чтобы начинали смеяться тише, мы переставали смеяться вообще. Одна только Эстер заливалась смехом с той младенческой радостью, какую отняла у нее мамина смерть.

Поначалу отец был доволен, что Бетти взяла на себя дом — стряпню, уборку, стирку. Что с ней нам спокойнее. Он был доволен, увидев, что жизнь опять вошла в привычную колею. Но Бетти была не такой, как мама, радость жизни в ней так и кипела. Однажды мы с Итаном услышали, как она ссорится с отцом.

— Я тебе запрещаю видеться с этим мужчиной у меня в доме, — объявил отец презрительно и категорично.

— За этого мужчину я выхожу замуж, — возразила Бетти.

— Ты живешь у меня. Не желаешь подчиняться моим правилам, значит, обойдусь без твоих услуг.

Остального мы не разобрали, хотя старались изо всех сил. Голос отца звучал грозно, голос Бетти становился все более жалобным и умоляющим. Но она не хотела сдаваться, хотя мы чувствовали: ей страшно. До сих пор отец никогда не поднимал на нее руку, но Бетти догадывалась, что он способен и на побои. Если кто-то не следовал его правилам по доброй воле, он заставлял подчиняться через боль. Мне удалось расслышать его последнюю фразу перед тем, как я снова улегся в кровать:

— Твоя сестра умела с собой справляться! Да, умела.

Бетти прожила у нас еще несколько дней. По тому, как она на нас смотрела, сколько от нее было ласки, по ее глазам на мокром месте и тоскливым взглядам в окно, на равнину, мы догадались, что она от нас уедет. Даже Эстер догадалась и цеплялась, упрямо и отчаянно, за ее юбки.

Когда Бетти уехала, мы стали совсем сиротами. Даже больше, чем сразу после маминой смерти. Бетти иногда приезжала повидаться с нами, но такого, как раньше, уже не было. Она смущалась, стеснялась своего положения молодой жены, чувствовала себя виноватой из-за того, что нас оставила. Эстер забиралась к ней на колени, и глаза Бетти наполнялись слезами: она жалела девочку, которая росла без матери. Бетти никогда не оставалась у нас надолго, она боялась нашего отца и уходила задолго до ужина, оставив на столе в кухне яблочный пирог или кукурузное печенье — приношение с мольбой о нашем прощении.

Город у нас под ногами