Без веры и закона

— Ты повел себя мужественно, Гарет.

— Побежал со всех ног.

— Само собой. Только так и нужно было делать.

Если честно, я взглянул на Эб с недоумением. Мне показалось, что она хочет успокоить меня, как напуганного малыша, и снова застыдился. Эб посмотрела на виски, покачивая его в кружке, и выдала:

— Иногда нет большей смелости, чем бегство.

Я никогда не был влюблен в Эбигейл Стенсон. Она зачаровала меня совсем по-иному. Может, мне хотелось быть похожим на нее. А может, она воплощала все то, чего меня учили сторониться. Я до сих пор до конца не разобрался.

Стенсон наводила страх, а меня что-то в ней успокаивало. Что бы там ни казалось со стороны, но рядом с ней я чувствовал себя как будто с винчестером в руках, а не под прицелом. Мне бы очень хотелось узнать ее поближе, и не когда она спасается бегством от толпы вооруженных людей, действующих от имени закона. Все, что я узнал о Стенсон, мне сказали люди. Но куда больше я узнал о ней не из слов, а сам, за то совсем короткое время, что мы были рядом.

— Отец говорит, что бегством спасаются только трусы.

— Сразу видно, по части трусости он знаток.

Насмешка Эб меня покоробила. Я вспомнил мытье, вспомнил, что она видела мою спину, — а что? Я мог ее не показать? Выбор у меня был?! Меня опять ожгло стыдом, и я разозлился.

— Отец у меня сильный, он не трус. Может, жить с ним и непросто, зато он растит нас в уважении к Господу и в страхе Божием.

Смешок Эб был как удар под дых. Очень короткий, и вряд ли в нем было что-то веселое. Она отпила виски, покачала головой и сказала без тени сочувствия:

— Несчастный слепыш.

Я отвернулся в бессильной ярости и тоже отхлебнул из своей кружки. Сдаваться не хотелось. Быть сильным, сильнее Эб — вот чего мне хотелось. Сильным, как отец, чтобы она ощутила мое презрение. Я был готов стереть ее в порошок.

Эб не улыбалась. Она вообще улыбалась редко, словно выражать — или чувствовать — радость было для нее чем-то вроде гордыни, за которую рано или поздно придется дорого заплатить. Она все время как будто сердилась, даже если была довольна. Довольство выражалось не улыбкой — поблескивали глаза, разглаживался лоб, смягчались движения, запертая на ключ дверь приоткрывалась. Думаю, когда Эб пила, она вполне могла разрешить себе такое бесчинство, как искренний безудержный смех. И я вполне мог себе представить, что таким же безудержным могло быть ее отчаяние. Эб внимательно за мной следила, читала по моему лицу, что там во мне боролось. Стыд, ненависть, ярость — все навалилось на меня разом, и я сам запутался в этом клубке.

— Для тебя нет ничего святого, Стенсон!

— Ты слишком много выпил, Гарет. И я сделаю вид, как будто ничего не слышала.

— Ты все прекрасно слышала. Ты вообще кто? Мужик? Зверюга?

Секунды не прошло, как я уже лежал распластанный на земле, а пальцы Эб сдавили мне горло.

— Нам с тобой, парень, придется проехать вместе часть пути. Не способен учиться жить — так научись хотя бы держать язык за зубами. Ты хорошо меня понял?

Должно быть, я глядел на нее с испугом. А еще меня снова одолел стыд. Эб отпустила мою шею и вернулась на место так же стремительно, как на меня накинулась. Взяла кружку и уставилась на огонь. Я растирал шею и стискивал зубы, чтобы не застонать. Сам не знаю, почему я ей такое сказал. Меня не порадовало мое бегство от медведицы, мне оно было неприятно. Отец часто твердил, что я трус, а ведь он был представителем Бога на земле. Но Стенсон, понятное дело, плевать на это хотела. В общем, я сидел, думал, и мы одновременно повернули головы, услышав рядом в кустах шорох. Стенсон схватилась за винчестер. Я подумал о шерифе и его помощниках. И о Джефферсоне, гордость которого изваляли в навозной жиже, так что трудно даже себе представить, в каком он бешенстве.

Пригнувшись, Стенсон старалась разглядеть, кто там шумит. А я сам не знал, чего хочу. Появление шерифа, понятное дело, означало бы для меня освобождение, но стоило мне о нем подумать, и я пугался. Шум стих. Потом снова возобновился. Из кустов выкатились два черных клубка, они то продвигались вперед, то крутились вокруг себя, ложились, вставали… Не могли найти себе места. Эб отложила винчестер в сторону.

От цепкой хватки Эбигейл Стенсон болела шея, я встал на колени и закрыл лицо ладонями. Что-то во мне сломалось, когда я увидел двух маленьких зверушек, испарились злость, желание быть правым, и вдруг из глаз полились слезы, и я был им не хозяин. Медвежата потянули ко мне мордочки, а я ревел уже в голос, все громче и громче. В соплях, размазывая грязь и слезы по лицу, я, наверное, выглядел как мелкий мальчуган. Я ревел, а медвежата притихли и устроились неподалеку от нас. Я тоже завернулся в одеяло и лег спиной к костру. Слышал, как Стенсон вздохнула.

— Ничего тут не сделаешь, Гарет. Или она, или мы. Спи, завтра долгая дорога.

* * *