Без жалости

Мама тоже не осталась в стороне, прибежала на обед, сходу наехала на меня как танк на лягушку — шумно и эмоционально, как это умеют делать все хохлушки. Для начала, огрела меня полотенцем — для завязки разговора, одновременно потрепала по голове — как ты вырос сынок. А потом перешла к сути вопроса — за Соньку зацепилась, это тема для неё была самой животрепещущей. "Доброжелательные" знакомые, ей во всей красе расписали, как мы с Сонькой гуляем по посёлку за ручку, что целуемся с ней без устали и что вообще, Сонька от меня беременная.

— Сынок, как ты мог? — вопрошала она, заламывая руки, — Ты же ещё такой молодой!

— Да дурное дело не хитрое, мама, — покаянно ответил я.

— Так это правда?! — застыла мать в шоке.

— Чего, правда? — сделал я честные глаза.

— Что Сонька от тебя брюхатая!

— С чего ты взяла? — возмутился я.

— Так ты сам сейчас сказал!

— Когда я такое говорил? Не говорил я такого, — открестился я.

— Как не говорил? Только сказал, что дурное дело не хитрое, — уличила меня мать.

— Это говорил. А то, что брюхатая, не говорил. Да и как она может от меня забеременеть, ясли я её только за руку держал, — возмутился я.

Мать зависла, обдумывая, кто что сказал, потом помотала головой, приводя мысли в порядок.

— Запутал ты меня совсем. Значит, Сонька не брюхатая?

— Нет ещё.

— Как это нет ещё?! — снова взвилась мама, — Я тебе сейчас дам — нет ещё!

— Мам, ты чего, — опасливо отошёл я в сторону, — Ей теперь что, ни за кого замуж не выходить, что ли? Так это вы с тётей Розой и самой Сонькой решайте, я-то тут причём?

— Как не причём? — снова подзависла мать, — Я тебе сейчас дам, не причём! И вообще, ты чего меня путаешь?!

— Мам, я тебя не путаю, ты сама запуталась, — ответил я, прячась от неё по другую сторону стола. А то размахалась полотенцем как Чапаев шашкой.

— Вовка, ну-ка говори честно матери — с Сонькой гулял по посёлку? — поставила мать вопрос ребром.

— Гулял.

— За руки держались?

— Держались.

— До дому провожал?

— Провожал.

— Целовались?

— Нет.

— Как это нет?! — снова взвилась мать, — Половина посёлка видела, как вы с Сонькой миловались возле её дома.

— Так мы не целовались, это я её поцеловал. Разок, — ответил я, сделав мечтательное выражение лица.

— Ах ты, кобель! — мать снова подняла ветер своим оружием массового поражения, я специально дал себя догнать и несколько раз, получил честно заработанное. Для полного взаимопонимания, мать меня ещё за чуб дёрнула, — Разок значит? Это вчера разок, сегодня два разка, а потом Сонька придёт домой и скажет — мама, меня Вовка Онищенко обрюхатил?

— Да я откуда знаю, мам, чего она там скажет! — возмутился я.

— Ах, ты не знаешь? — и снова начала выбивать пыль. Наконец, утомившись гоняться за мной по дому, мать присела и снова спросила, — Так Сонька не брюхатая?

— Да я откуда знаю?! — возмутился я.

— Вова, не путай меня! — снова привстала мать, — Честно скажи!

— Да я откуда могу знать, мам? Если и брюхатая, то я тут не причём.

— Ага, значит вы с ней не… — мать с намёком посмотрела на меня.

— Нет мам, мы с Сонькой "не", — сознался я.

— Я этой Филимонихе, все космы выдеру за её язык, — мечтательно проговорила мама, — А ты смотри у меня! Чтобы не шалил с Сонькой, а то знаю я вас — молодых, да ранних. Вам только дай волю!

Спрашивать, откуда она знает про "молодых, да ранних", я не стал. А то опять на полчаса скандал закатит. Она это любит. Наконец, мать собралась обратно в клуб, дёрнув напоследок меня за чуб, в воспитательных целях. На лысо обриться, что ли?

* * *

Подхватив бредень и заскочив за Федькой, отправились на плёс, порыбачить. Надо маме отомстить, подкинуть ей заботы — рыбу чистить. Ну, это я шучу, рыбу я сам почищу, мне не сложно.

— Вов, к тебе участковый заходил? — спросил Федька, бредя по пояс в воде, заворачивая бредень к берегу.

— Заходил, — ответил я, занимаясь тем же самым, только с другой стороны бредня.

— И чего?

— Чего, чего. Да ничего. Поговорили, мораль он мне читал, на тему, что драться не хорошо.

— Гы! — отозвался Федька, — А что, надо ждать, когда по шее дадут?

— Вот и я его про это спросил.

— А он чего?

— А он мне говорит, надо милицию звать.

— Ага, на всю Кантемировку орать — помогите, спасите!

— Ага. Я точно так же сказал. Пока до них докричишься, пока прибегут…

— Во-во, — поддержал Федька, — Ты Вова, всё правильно сделал. Здорово Гриню с дружками осадил. Даже руку ему сломал. Он теперь дома сидит, никуда не выходит, боится, что засмеют.

— Ничего, глядишь, на пользу пойдёт. У тебя-то как дела? Никто не цепляет? А то мало ли, сам знаешь, народ у нас не шибко умный. Решат вместо меня на тебе отыграться.

— Не! Ты что. Даже уважительнее стали, — заулыбался Федька, — Те, кто раньше в упор не замечал, сейчас за руку здороваются.

— Ты Федь, всё равно, осторожней будь, — предупредил я его, — С оглядкой ходи, бережёного Бог бережёт.

— О! Вов, чего спросить хотел. Ты же комсомолец, а бога поминаешь? — слегка смущённо спросил Федька, выбираясь на берег и затягивая бредень.

— Ну и что? — хмыкнул я, — Мне это не мешает. Сам подумай, если кто-то сказал, что Бога нет — Бог исчезнет?