Безбилетники

– Расскажи, как у вас?

– Все по-старому. Живу на даче, купаюсь, – ответил он.

– А мы сегодня в Судаке плавали. Там такая крепость генуэзская, прям настоящее Средневековье. Камни такие большие, древние. У них там невольничий рынок был, представляешь? Там фестиваль был. Рыцари в железных доспехах, на конях, а девушки в таких высоких головных уборах. Платья пышные, корабли на голове. Все так натурально…

– Здорово, – сказал Том.

– Я вижу, что тебе не интересно.

– Расскажи лучше о себе.

– А что рассказывать? – она пожала плечами.

– Ну, не знаю. Какую музыку ты слушаешь? – ему вдруг захотелось, чтобы набережная, по которой они медленно шли к Карадагу, заканчивалась где-то там, за горами. Там, откуда Грин ходил к Волошину.

– «Воскресение», «Аквариум». «Адо» слышал? Очень нравится.

– Хиппуешь? – Том повторил слово так, как его выговорила ее мама.

Она пожала плечами.

– Честно говоря, я, наверное, меломан. Я классику люблю. Чайковского, Шостаковича, например. Иногда мне что-то нравится из тяжелой музыки, а что-то не нравится из БГ.

– А в Москве гопников много?

– Есть, но меньше, чем у вас. – Она сказала это «вас» так естественно, будто оборвала какую-то важную нить с его прошлым. – Вообще, Москва удивительный город. Славик говорит, что в Москве можно, например, всю жизнь прожить, и ни разу не получить по морде.

– Славик?

– Мой парень.

«Конечно, на что я надеялся? Такая девушка без парня не останется». – Том вздохнул.

– Серьезный человек, наверное.

– На Маяковке дворником работает.

– Твой парень – дворник? Не ожидал.

– Ты не врубаешься. В Москве сейчас модно быть дворником. Или кочегаром. Вроде бы как ближе к простому народу, и в то же время не смену у станка. Есть какая-то свобода. Ну так вот. Сидит он во дворе как-то вечером, с напарником. А тут в арку входит целая банда, человек десять. Подошли к ним, пальцами похрустывают.

– Вы кто будете, пацаны?

А Славик и говорит:

– Мы дворники! Мы за всем этим городом следим, срань человеческую каждый день убираем. Мы против грязи и боремся за чистоту нашего города, самого прекрасного города на земле. Нас на Москве – десятки тысяч. Может даже – миллион! А поскольку дерьма в жизни много, то наши пацаны в каждом дворе за чистоту стоят.

Тут один и говорит:

– Слышь, ну вот скажи мне: а если урны нет, куда бычок кидать?

– Если урны нет, то на асфальт, конечно. Но не забудь сказать: «Да простят меня дворники!»

Так они за руку по очереди попрощались, а вдобавок сказали, что дворников всегда уважали, и что если кто обидит, чтобы сразу им сказать.

– Смешные у вас гопники. Интеллигентные, – усмехнулся Том. – Поговорить любят, послушать. За добро чувствуют. А у нас вначале бьют, а потом спрашивают, откуда… А можно, я тебя за руку возьму?

– Возьми. А где ты живешь?

– А во-он там, в лесочке, – Том кивнул в сторону Зеленки.

– В палатке? Романтика!

– Ага. Только палатки нет. Шторой накрылся, и будь здоров.

– Даешь! – она засмеялась своим неповторимым хрустальным смехом.

У самой горы дорожка кончилась. На самом дальнем пляже никого не было, шум городка почти не долетал сюда.

– Может, тут посидим? – спросил он.

– А давай вон там, на волнорезе. Только недолго.

Они прошли к морю по длинному бетонному выступу, сели рядом, свесив ноги вниз. Том глянул на противоположный край бухты. Там, за нестройной рябью прибрежных огоньков, чернело пятно Зеленки. В самом его центре еле заметно мерцал далекий огонек костра. «Монгол начеку», – подумал он и почему-то улыбнулся.

Они смотрели туда, где едва темнела едва приметная линия горизонта, и молчали.

Легким ветерком бежала по берегу босоногая южная ночь. Из-за моря осторожно выглянула оранжево-красная долька луны. Неслышными медленными волнами катилось к берегу море, будто кто-то незримый, там, далеко за горизонтом, тихо взбивал черный шелк огромного покрывала.

– Расскажи что-нибудь, – попросила она.

– У нас все по-старому, – односложно повторил он.

– Какой-то ты неразговорчивый.

– Мне хорошо с тобой молчать. Хорошо, когда ты рядом. Ничего больше не нужно. Жаль, что ты уже уезжаешь.

– А мы еле билеты сюда взяли, – она сменила тему. – На Киевском толкотня, а обратных вообще не было.

– У нас тоже не было. Мы с Монголом зайцами приехали.

– Крутые вы. Наверное, интересно было?

– По-разному. На одной станции случай был. Мы в тамбуре стоим, дверь наружу открыта. А на другой колее стоит состав из Крыма, в тамбуре тоже люди стоят. Мы смотрим друг на друга: кто же первый тронется? Такое прям негласное соревнование. И вот они трогаются первыми, проезжают мимо нас, и вдруг, как по команде, начинают радостно махать нам руками. Мол, эге-гей, счастливо, прощайте, незнакомые случайные люди! Мы тоже машем, улыбаемся, что-то орем. И вдруг их состав метра через два снова останавливается. Мы стоим и снова смотрим друг на друга, но теперь уже как полные идиоты. И чего мы так махали друг другу? Смешно, правда?

– Это потому что невозможно общаться с человеком, с которым уже попрощался, – сказала она.

– А я с тобой не прощался, – ответил он.

– Расскажи еще что-нибудь. – Она отвернулась, посмотрела куда-то в небо.

– О чем?

– Не знаю.