Читаем Безбилетники полностью

«Сколько раз я это слышал», – подумал Том, выбрасывая кусок недоеденного предыдущим хозяином мяса.

– Ты чего едой бросаешься? Ты брезгливый?

– Нельзя все есть. Пусть собакам достанется. А то карму подпорчу, – усмехнулся Том.

– А, ну тогда, конечно. – Агни уважительно кивнула головой.

– Ладно, спасибо, ребята, пойду я.

– Тарелку оставь.

Том поставил тарелку на гальку и пошел прочь. «Странно, – думал он, – еще совсем недавно я не хотел есть за доллары Монгола. А теперь готов у людей вырвать кусок мяса почти изо рта. Что с людьми голод делает».

Он попытался отвлечься от этих мыслей и сосредоточился на Олди.

«Интересно, куда он пошел? Может, хоть с ним пообщаюсь».

Прямо здесь, где-то рядом обитал целый Олди, – настоящий, живой! Конечно, ему только что надули в уши про его прошлогодние грешки, но ведь это был первый музыкант, с которым он столкнулся в жизни, если не считать той певички на пляже, а ее можно не считать. Нет, он, конечно, видел на концерте в Киеве смурного Бутусова, маленького Сукачева и даже кривляку-Мамонова, но то ж было на сцене! А здесь можно и поговорить, и услышать какие-то слова, которые наверняка запомнятся на всю жизнь! Ведь такой человек, как Олди, обязательно скажет что-то такое, что…

Он ускорил шаг, и вдруг… Чуть не налетел на нее.

Светка стояла с мамой у парапета. Они смотрели на потемневшее вечернее море, ели мороженое и смеялись.

Она все же изменилась. Простившись с остатками подростковой неуклюжести, стала выше, стройнее, женственней. Ему вдруг стало страшно. Он стоял, как вкопанный, смотрел на нее сзади, не решаясь подойти. Что их, в сущности, связывало? Шапочное знакомство родителей? Мимолетная подростковая глупость? Она наверняка забыла о нем. А если нет, то кто он ей теперь? Досадное воспоминание прошлого?

Ему на миг стало неловко за свой панковский прикид, за дыру на колене. От этой мысли повеяло предательством самого себя, и стало вдвойне отвратительно.

«Пройду мимо», – сказал он себе, но ноги будто запутались, категорически не желая куда-то идти. Совершив два неловких шага, он зацепился за выбоину в асфальте. Женщины повернулись.

– Привет! – прохрипел Том, не узнав своего голоса. Его немного пошатнуло.

– Ой, привет! Мам, ты смотри, какие люди! Это же Егор! Егор, это ты?

– Это я, – сказал Том, глядя на Светку. – Я там на гитаре играл, и тебя увидел.

– Да? Я бы тебя ни за что не узнала, – сказала Светка.

– Да, тебя с такими волосами вообще не узнать, – подтвердила мама.

Том улыбнулся чужим лицом.

– А мама твоя с тобой?

– Нет, я один. В смысле – без нее… С другом.

– Ну да, конечно, конечно. Хиппуешь, или как там это все у вас называется? – Усмехнулась мама, оглядев Тома с ног до головы. – И наверное голодный?

– Нет, спасибо. Я поужинал, – сказал Том. – Здесь рядом отличное кафе. Танцы. Окорочка.

– Ну рассказывай, как у вас дела? Если хочешь, можем где-то посидеть!

– Давайте лучше погуляем. Если вы не спешите.

– Давай, конечно! – И они медленно пошли втроем вдоль набережной.

Том молча шел между ними, и вдруг услышал ее запах, – такой знакомый, уже полузабытый. Этот запах отключал мозг, кружил голову, опьянял сильнее вина.

– Как мама? – спросила мама.

– Все в порядке.

– Сейчас на даче, наверное?

– Ага.

– Урожай уже собрали?

– Яблоки еще остались.

– А ты давно здесь?

– Не очень.

Том пытался что-то рассказать, чувствуя неловкость таких коротких ответов, но все слова почему-то выскочили из его головы. Он вдруг осязал, как далек от этих цивилизованных людей в их чистой одежде, от их жизни, их распорядка, от их мира. Он не знал, что им сказать на его языке.

Так, не спеша, они дошли до речки в конце набережной, повернули назад.

– Свет, я, наверное, в санаторий пойду, – наконец сказала мама. – Там сейчас концерт начинается, самодеятельность какая-то. Может, Егор тоже хочет послушать?

– Мам, ты иди, а мы погуляем, – ответила дочь.

– Только недолго, чтобы я не волновалась, а то завтра с утра домой, а у нас еще вещи не собраны.

– Хорошо, мам.

Они шли вдвоем молча.

– Завтра уезжаете? – наконец спросил он.

– Да, домой, в Москву. Мы тут уже три недели сидим. Скучно.

– Жаль, что так рано. Я бы тебе не дал скучать, – засмеялся Том и почувствовал, как потекла к сердцу жаркая кровь. Он был так благодарен чудесному случаю, который вновь свел их, и страшно боялся, что она снова исчезнет, и он больше ее никогда не увидит. Ведь такие случайности не повторяются.

– Я скучал по тебе. По той, нашей яблоне, – сказал он.

– Правда? Я не знала. Как твои друзья?

– Я с ними уже не общаюсь.

– Поссорился?

– Нет. Просто вырос, разошлись интересы. Знаешь, в песочнице – одни друзья, а в первом классе уже другие. Чем старше, тем все дальше они живут и все реже встречаются в жизни.

– Знакомо.

– Так вы в Москву уехали?

Ему было жалко, что время уходит, а он не слышит ее голос.

– В Подмосковье. Когда папа умер, маму стали запугивать. Мы тогда продали все, что могли, и к бабушке уехали. Я у нее все детство провела. Я люблю Москву.

– Значит, завтра уезжаете? – казал он ровно, невозмутимо.

– Ага. Ты не обижайся. Мы немножко погуляем, и я пойду.

– Да, конечно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза