Читаем Безбилетники полностью

– Эй, пипл. Заходи сюда! – крикнула ему флейтистка. – Держи батл.

– Спасибо. – Том перевернул в себя бутылку.

– Омск, – сказал гитарист и протянул руку. – Я Стив. Это – Агни. Вот скажи: тебе не кажется, что все люди стали какие-то сложные, замороченные. И дело даже не в возрасте. Некоторые – уже взрослые с пеленок, а людей за восемьдесят можно встретить в детсадах. Они знают, что им нужно в этой жизни, и как урвать от нее побольше. Смотреть страшно.

– Сплошь и рядом. – Том кивнул головой.

Вино быстро кончилось.

– А пойдемте за ништяками, – сказала Агни. – Я тут одно местечко присмотрела.

Они подошли к небольшому крытому павильону, где стояли высокие круглые столики. Том не видел таких с детства. Он вспомнил, как когда-то с отцом они шли из садика, потом встретили знакомых и остановились у такого столика. Ну как – остановились? Где-то высоко над головой, почти на втором этаже, папка пил с друзьями пиво, а он стоял внизу, один на один со столбиком и железной сеткой для вешанья сумок. Над головой под звон бокалов звучали крепкие мужские голоса, а под столом было пусто, тоскливо и совсем одиноко. Он терпеливо ждал, переступая с ноги на ногу, и дергал отца за штанину.

– Стив, ты с инструментами посиди. А ты со мной, – Агни заговорщицки махнула Тому рукой, подняла полы тяжелой юбки и легко перескочила через невысокий беленький заборчик. Том полез следом. Они оказались у крайнего стола.

Половину кафе занимал танцпол. Пары, побросав на столах свою еду, неспешно крутились в танце. Было видно, что люди тут собрались небогатые.

– Хватай на том! – Агни ткнула пальцем на соседний стол.

Том подскочил к столу и схватил две пластмассовые тарелки с едой. Они были полны жареных окорочков, политых соусом и присыпанных тонко нарезанными солеными огурцами. От запаха жареного мяса закружилась голова.

Через секунду они были уже на набережной. Быстро пройдя метров сто, спустились в темень пляжа и уселись возле самых волн.

– Ну, налетай, – сказала Агни. – Что у нас тут?

Ее тарелки были с шашлыком.

– Мы что, жратву у людей украли? – спросил Том.

– А ты что, типа только въехал? – спросила Агни. – Чистоплюй? Переживаешь?

Том пожал плечами.

Он уже давно не переживал, сам удивляясь, насколько изменился за этот месяц. Он уже не чувствовал угрызений, более того: эти вылазки за пропитанием уже казались ему проявлением доблести и отваги, подобно тому как хищный зверь не жалеет пойманную им добычу.

– Отвлеклись, – сами виноваты, – успокоила Агни. – Следить за своей жратвой надо.

– Смотри, кто идет! – вскрикнул Стив, оторвавшись от еды.

Том глянул туда, куда показывал музыкант, и увидел высокую фигуру в обмотанных черным платком шортах и черной футболке. Угловатый, худой человек, напоминающий сложившего крылья грифа, шел в сторону Пятака, низко свесив голову. В пряди его длинных волос были вплетены бисерные тесемки, которые весело болтались в такт его шагам.

– Кто это? – спросил Том.

– Не знаешь? Это ж Олди! Из Комитета Охраны Тепла, – сказала Агни, разочарованно взмахнув рукой. – Видно, опять выступать приехал. Карму лечить. С ним тут в последнее время почти никто не здоровается.

– Почему? – Том даже жевать перестал, во все глаза глядя на легендарного музыканта.

– Было дело, – подхватил Стив. – В прошлом году он устроил здесь концерт, афиши развесил. Народ пришел, а Олди нет. Зато гопники тут как тут. Отфигачили всех в мясо. Он, может, и не виноват, но все же стоило потом прийти, как-то перед своими объясниться. А он просто свалил.

– А потом на всех заборах писали «Комитет охраны бабла», – подхватила Агни.

Спокойный тон, с которым его новые знакомые говорили о звезде отечественного регги, внушали уважение.

– А Летов здесь не бывает?

– Я не видел, – ответил Стив. – Я с ним к Киеве пересекался. Смешная история вышла. Был там проездом, а переночевать негде. Как водится, пошел на Рулетку. Это площадь такая в центре, ее еще Майдан называют. Там, в трубе, с ребятами познакомился. Они вписали меня на ночь, где-то на окраине. Народу на флэту – тьма. Спали на полу, вповалку, тесно было. А тут еще сосед всю ночь брыкался. Наутро я говорю: «А кто тут меня ночью лягал?» А мне: «А, Летов? Так он уже на концерт уехал». Так я их чуть не поубивал за то, что не разбудили. А потом ехал домой и думал: а может, оно и к лучшему. А вдруг он с бодуна был, или, там, не в настроении? И послал бы меня подальше. Вот это бы на всю жизнь обидело. Зато теперь любому могу сказать: я с Летовым целую ночь общался. Ведь не в нем же дело, в конце концов. Не в его теле, а в творчестве. Ведь именно он помог мне оформить мою ненависть к тому, что мне дорого…

– А вы тут каждый год? – спросил Том.

– А куда еще ехать? Коктебель – это все. Дальше – только море.

– Слушайте, я тут чела одного искал, барабанщика из Партенита. Индейцем кличут. Может, знаете?

Стив пожал плечами.

– Может, Матрос знает? – сказала Агни.

– Матрос всех знает, – подтвердил Стив. – Завтра подходи часам к шести к «Винту».

– Это где?

Агни усмехнулась.

– Кафе «Под винтом». Он там зависает, всегда в курсе, что, где и когда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза