Читаем Безбилетники полностью

– Пацаны, привет. – Егор подошел к семинаристам и, не зная что сказать, спросил наугад: – У вас Григорий Нисский есть?

– А если найду? – подхватил один из семинаристов, и они рассмеялись.

Для расширения кругозора ему посоветовали перво-наперво ознакомиться с трудами Исаака Сирина, Максима Исповедника и Дионисия Ареопагита.

– Я и не слышал о таких, – сказал он.

– У нас один священник знакомый есть, отец Симеон. Он святоотеческие книги сам с греческого переводит. Макарий Коринфский, Никодим Святогорец… Ты знаешь, сколько их всего на русский переведено?

– Нет, не знаю. – Том пожал плечами.

– Всего вот столько, – показал пальцами один.

– А не переведено во-от столько! – широко раздвинул руки другой.

– Приходи на воскресную школу. Это в центре, у собора.

– Спасибо! Приду.

Это был тот ответ, к которому он стремился, подспудно чувствуя, что у христианской веры должна быть и интеллектуальная высота. Недаром же люди так легко расставались за нее с жизнью.

Однажды, возвращаясь домой, он замешкался в подъезде у почтового ящика и случайно услышал с улицы голоса соседок.

– Клава сказала, Егорка наш теперь в церкву ходит.

– Так его ж летом по голове тяжко вдарили, и он в больницу попал. С тех пор и ходит.

– Ну цэ получше, чем на кладбище или отую ихнюю музыку слухать.

– Та да.

Соседки сочувственно вздохнули, а он, улыбнувшись, поспешил к себе домой.

– Знаешь, мам, душа определенно голубого цвета, как и небо, – говорил он, с аппетитом поедая суп. – А солнце – это Бог. И если Солнце не взошло, то и жить этому небу в вечной тьме. Тут все зависит от нее самой.

– Ты работу нашел? – спросила мама.

– Странное дело, – продолжал он, – раньше я чувствовал одно, и мое мировоззрение соответствовало моим чувствам. Теперь чувства изменились, и я думаю по-другому. Выходит, что те, прошлые чувства меня обманывали, а значит, они ненадежны. Но ведь и сейчас я тоже могу ошибаться! Тогда я открываю Библию, эталон истины. И я нахожу их, эти правильные, идеальные чувства. Я читаю ее, и они живут во мне какое-то время. Но когда я закрываю ее, то вскоре они уходят. Выходит, что свои чувства можно менять под определенный шаблон, подстраивать их, как гитару. Иначе всю жизнь будешь тренькать на расстроенной, а все вокруг из вежливости будут тебя терпеть. Ты-то хоть меня понимаешь?

– Я стараюсь. Ты стал другим, – отвечала мама. – Хотя чавкаешь по-прежнему.

– И вот еще знаешь что. Я теперь все вижу по-другому. У меня сейчас ответов больше, чем вопросов. Вот, например, мы разрушили зло коммунизма.

– Ты котлету будешь?

– Ты что, мам? Сейчас же пост! – вспыхнул он. – Сколько раз я говорил: не искушай меня! И не ешь при мне мясо!

– Ладно, ладно. Так что ты там говорил?

– Вот, сбила меня. Да… Вспомнил. Про коммунизм. Мы его разрушили, думая, что он и есть зло. Но когда на его место пришел капитализм, то зло никуда не делось, и даже выросло. А знаешь, почему? Потому что зло нематериально! Зло – явление метафизическое, а политическая форма устройства – всего лишь сосуд. Зло проявляется по-разному в каждой форме. Но идеальной политической формы никогда не будет, именно потому что зло – нематериально. Поэтому спасение от любой идеологии – только во Христе. Политика – это своя правда, а Христос – это Истина для всех. Христос примиряет и левых, и правых, требуя от них быть вначале людьми, а уже потом – последователями идеологии. Человек может быть добрым или злым в любой идеологической системе. Белые и красные, нацисты и коммунисты, – все смогли бы ужиться в мире, если были бы со Христом, потому что Бог выше этих различий. Представляешь? И сам панк может раскрыться, только отрешившись от всех этих земных форм и вынеся свой протест на метафизическую высоту. Юродивые – это панки Христовы! Каждый из них знает, что не победит в этой схватке, что он обречен погибнуть, но он может очистить себя от этого зла, тем самым преодолевая панк как свое несовершенство… Ты меня понимаешь?

– Я понимаю, что у нас в семье завелся проповедник. Ты работу нашел? – снова спросила мама.

– Мам, ну зачем ты? Это так… Примитивно, что ли. Не тот уровень.

– А бездельничать не примитивно? У нас вон всех на пенсию посокращали, я одна за троих тяну, а зарплата та же.

– Нужно поискать.

– Поискать – это неопределенная форма глагола.

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза