Развернулись, подъехали к «Эрмитажу» – действительно висит большая афиша: «Тридцать три». В главной роли Евгений Леонов. Режиссер Георгий Данелия». Точно, моя картина! Неужели идет?
Пошли в кассу, спросили – действительно идет «Тридцать три». Но билетов нет. Пошли к директору – директор извинился, билеты проданы на две недели вперед, но для нас он может поставить в зале два стула в проходе.
Я поинтересовался, каким образом в его кинотеатре оказался этот фильм? Директор рассказал, что взял копию на складе в Госкино. Для выполнения плана в конце года все директора кинотеатров приезжали в Госкино и выбирали себе на складе новую картину – киностудии были обязаны сдавать в Госкино семь копий. Директору досталась «Тридцать три», и он был очень доволен. Дипломатический корпус билеты бронирует, Академия наук, космонавты… А что фильм вроде бы запретили, он слышал, но официально ему никто об этом не сообщал.
Очевидно, не только директор «Эрмитажа» забрал копию этой картины. Двадцать пять лет она была запрещена, и все двадцать пять лет время от времени появлялась на экранах в клубах, в воинских частях и даже в кинотеатрах на окраинах Москвы… А я в семидесятых годах смотрел ее заезженную копию на военной базе на Кубе.
Так получилось, что через два дня после того, как мы с Расулом посмотрели в «Эрмитаже» «Тридцать три», вызвал меня министр и велел вырезать эпизод «проезд «Чайки» с мотоциклистами»: это издевательство над космонавтами. «Чайка» с эскортом мотоциклистов положена только президентам крупных стран. Советское правительство в виде исключения разрешило так встречать наших космонавтов. А у нас в машине сидит какой-то идиот.
Я сказал, что если бы эпизод с «Чайкой» вызывал хоть какие-то ассоциации с космонавтами, в этом месте зрители не аплодировали бы, космонавтов у нас любят.
– Ну, это ваша домкиношная публика аплодирует. Нормальный советский зритель в этом месте возмутится.
– Именно нормальные советские зрители в этом месте аплодируют.
– Нормальные зрители фильма не видели. И с этим эпизодом не увидят!
– Уже увидели. Фильм идет в «Эрмитаже».
– Это исключено.
– Давайте так, – предложил я. – Если фильм в «Эрмитаже» не идет, я вырежу этот эпизод и все, что вы скажете. А если идет – вы выпустите его на экраны так, как есть.
– Договорились, – министр нажал кнопку на селекторе, – скажите, фильм «Тридцать три» идет в каком-нибудь кинотеатре?
– В «Эрмитаже», товарищ министр.
– Как?!! Кто разрешил?!! – министр сразу как-то обмяк и загрустил.
– Ну что, выпускаем фильм как есть? – спросил я. – Под мою ответственность.
– Да вы-то здесь при чем! – и министр горько вздохнул.
Кот ушел, а улыбка осталась
Однажды позвонили в дверь. Открываю – стоит незнакомый молодой человек с простым, открытым лицом. Спрашивает:
– Вы – Данелия?
– Я.
– Пожалуйста, выйдете на минуту. Надо поговорить.
– Да заходите.
– Нет, лучше, если вы выйдите, – и шепотом объяснил: – Микрофоны.
Я вышел на лестничную площадку. Молодой человек огляделся, конфиденциально сообщил, что группа прогрессивно настроенной молодежи поддерживает меня в моей борьбе с этим проклятым режимом и готова мне помочь. Я посмотрел в его очень честные серые глаза и спросил, чем они могут мне помочь. Он предложил издать на Западе мои неопубликованные заметки, рукописи – если они у меня есть. Тогда я сообщил ему (тоже конфиденциально, шепотом), что из неопубликованных рукописей у меня осталось только письмо к матери. Сейчас не вспомню, где оно, но текст знаю наизусть. Вот: «Дорогая мама…» Тут я прервался, – вышла соседка гулять с собакой. Переждал, пока она спустится, и продолжил: «Дорогая мама, как ты поживаешь? Я поживаю хорошо. Здесь идет дождь», – и уточнил: – Это я писал из Свердловска, там тогда были дожди.
– А дальше что?
– Дальше – «Целую, твой Гия». Но одно условие, если берете, прошу опубликовать под псевдонимом. Текст запомнили или написать?
– Запомнил, спасибо, – молодой человек вежливо попрощался и ушел.
«Письмо к маме» в западной прессе так и не появилось. Терпеть не могу таких людей: зачем тогда было обещать, вселять надежду?
А через несколько дней, когда я вернулся с работы, мама вручила мне небольшой картонный ящичек, перевязанный бечевкой. Сказала, что заходила какая-то женщина лет сорока, спросила: «Вы мама Данелия? Это для вашего сына». И сразу убежала. Я открыл ящичек: печенье, сервелат, тушенка, шпроты. И никакой записки.