Бездна

— И конечно, сказалъ Гриша, — если допустить, что она дѣйствительно ищетъ этого, а не просто, безо всякой хорошей или дурной задней мысли, минутнаго разсѣянія отъ все той же, какъ я могъ замѣтить, снѣдающей ее внутренно скуки и тоски… Нѣтъ, Маша, вскликнулъ онъ въ какомъ-то мгновенномъ восторженномъ порывѣ, и глаза его нѣжно устремились на дѣвушку, — я провелъ тамъ три часа точно подъ душью ледяной воды, падавшей мнѣ капля за каплей на голову и отъ которой всѣ нервы мои приходили въ судорожное содроганіе. И вотъ вижу васъ опять, и снова мнѣ легко и сладко дышать, и опять чувствую себя бодрымъ, здоровымъ, вѣрующимъ…

Онъ говорилъ искренно, ото всей души, забывая въ эту минуту, подъ лучами этихъ дѣвственныхъ, любовно и тревожно глядѣвшихъ на него глазъ, что тамъ, къ тѣмъ "ледянымъ" каплямъ, падавшимъ ему на голову, примѣшивалась еще иная струя, струя соблазна, и шептали внутри его презрительные звуки о его "ничего не испытавшемъ до сихъ поръ улиточномъ существованіи".

— Богъ съ ней, не нужно мнѣ ихъ никого, горячо продолжалъ онъ, — лишь бы мы по-прежнему были друзьями, моя честная, чистая Маша!

Прелестное лицо ея все разцвѣло опять.

— Ворона и лисица, басня Крылова. Ворона выхожу я; вѣдь такъ, Анфиса Дмитріевна? а онъ лисица:

   Какія перышки, какой носокъ,

   И вѣрно ангельскій быть долженъ голосокъ!

— Ну ужь на лису-то вовсе не похожъ, закачала смѣясь головой Ѳирсова.

— Нѣтъ, нѣтъ, не похожъ, я шучу, Гриша! вскликнула Маша, вскидывая вверхъ свои бѣлыя, нѣсколько большія и длинныя руки и роняя ихъ на плечи молодаго человѣка:- мы у насъ бѣленькій, добренькій, мягонькій какъ овечка Божія!

Антонина Дмитріевна Сусальцева между тѣмъ, вопреки чаянію Троекурова, была повидимому рѣшительно намѣрена заняться "цивилизаціей" женскаго населенія города ***. Дня четыре послѣ извѣстнаго намъ обѣда въ Сицкомъ, Гриша Юшковъ получилъ отъ нея записку на изящномъ, цвѣта "verre d'eau", листкѣ, съ изображеніемъ на заголовкѣ его бѣлоснѣжной голубки съ письмомъ въ клювѣ и девизомъ: "Vole et reviens vite", въ которой говорилось на изысканно шутливомъ французскомъ языкѣ, что "замокъ ея опустѣлъ послѣ отъѣзда разлетѣвшихся изъ него гостей и что она, свободная теперь духомъ и движеніемъ (libre d'esprit et de mouvement), желаетъ облечь въ плоть (donner corps) то зародившееся у нея въ идеѣ предположеніе, о которомъ она говорила ему при послѣднемъ ихъ свиданіи, вслѣдствіе чего проситъ его прибыть къ ней безъ отговорокъ и не откладывая (sans faute ni retard) для необходимыхъ объ этомъ переговоровъ". Гриша прочелъ эту записку медленно, строку за строкой, перечелъ ее еще разъ, словно желая удержать каждое изъ выраженій ея въ памяти, но вдругъ затѣмъ нервно порвалъ ее въ мелкіе куски и вышвырнулъ ихъ въ открытое окно. а посланному красивой барыни велѣлъ передать на словахъ, что "очень извиняется, не имѣя возможности отвѣчать ей письменно, такъ какъ сейчасъ ѣдетъ въ городъ и никакъ не можетъ обѣщать быть въ скоромъ времени въ Сицкомъ вслѣдствіе занятій по должности, требующихъ постояннаго присутствія его въ городѣ"… "Пусть называетъ меня неучемъ", сказалъ себѣ при этомъ Гриша, "а такъ по крайней мѣрѣ разомъ конецъ будетъ!.." Антонина Дмитріевна, получивъ этотъ словесный отвѣтъ, не назвала его никакъ; губы ея только слегка дрогнули и сложились въ недобрую усмѣшку.

Прошло еще нѣсколько дней. Гриша сидѣлъ однажды часу въ третьемъ пополудни на городской квартирѣ, издавна нанимавшейся отцомъ его въ домѣ, гдѣ помѣщалась и дворянская опека, съ секретаремъ которой временной предводитель въ эту минуту занимался бумагами. Они сидѣли другъ противъ друга за письменнымъ столомъ, помѣщавшимся между двухъ оконъ, выходящихъ на улицу. День былъ чудесный; солнце пекло, и на половину спущенныя въ огражденіе отъ лучей его темныя зеленыя сторы надувались и шелестили подъ взрывами набѣгавшаго въ открытыя окна отъ времени до времени вѣтра,

Легкій грохотъ подъѣхавшаго экипажа отвлекъ вниманіе обоихъ отъ лежавшихъ предъ ними отпусковъ и отношеній.

Секретарь опеки, молодой человѣкъ со взъерошецною "чортомъ" шевелюрой, какія только встрѣчаются въ провинціи, быстро откинулся съ мѣста головой къ окну, подсунулъ ее подъ стору и выглянулъ на улицу.

— Барыня какая-то, великолѣпная! объявилъ онъ шепотливо и поспѣшно, быстро оборачиваясь ликующимъ лицомъ къ своему начальнику.

И въ то же время донесся до Гриши женскій голосъ, спрашивавшій громко: — Григорій Павлычъ Юшковъ здѣсь живетъ?

Нервная дрожь пробѣжала у него по спинѣ. Онъ трепетною рукой поднялъ стору на своемъ окнѣ, выглядывая изъ него въ свою очередь.