Бездна

Антонина Дмитріевна Сусальцева въ низенькомъ обитомъ внутри темно-малиновымъ атласомъ соломенномъ портшезѣ, запряженномъ парою пони модной соловой масти, съ коротко остриженными гривами и букетами свѣжихъ розъ подъ ушами, держа въ одной рукѣ возжи, а въ другой длинный бичъ съ высокою рѣзною рукояткой изъ слоновой кости, между тѣмъ какъ чуть видный отъ земли грумъ въ подобающей ливреѣ соскакивалъ съ задняго сидѣнья и ухватывалъ лоснившихся какъ зеркало лошадокъ ея подъ уздцы, — Антонина Дмитріевна, въ круглой шляпкѣ съ птичьимъ перомъ на боку, въ джерси, тѣсно охватывавшемъ роскошныя очертанія ея бюста, вся зарумянившая отъ ѣзды и воздуха, предстала предъ нимъ во всемъ очарованіи своей вызывающей и самонадѣянной красоты. Она подняла глава и увидѣла его:

— Вы знаете, что сказалъ Магометъ, когда гора отказалась двинуться на его зовъ? крикнула она ему со смѣхомъ снизу:- вотъ я и сама явилась, — пожалуйте!

"Господи!" досадливымъ взрывомъ сказалось внутри молодаго человѣка, между тѣмъ какъ гораздо болѣе юный секретарь его спрашивалъ черезъ столъ все тѣмъ же шопотомъ и восторженно сіяя широко раскрытыми глазами:

— Кто эта богиня, Григорій Павлычъ?

Онъ не отвѣчалъ ему, нахлобучилъ сердитымъ движеніемъ шляпу на голову и вышелъ на крыльцо.

— Что угодно вамъ, Антонина Дмитріевна? спросилъ онъ, подходя къ ней и кланяясь съ холодною учтивостью.

Она отодвинулась къ другому углу портшеза и, указавъ кивкомъ на опроставшееся подлѣ себя мѣсто:

— Садитесь! сказала она.

— Куда это? спросилъ онъ, недоумѣвая.

— Развѣ объ этомъ спрашиваютъ, quand une jolie femme vous fait l'honneur de vouloir vous enlever? засмѣялась она;- садитесь!

— Извините, сказалъ онъ нѣсколько раздраженнымъ тономъ:- я занятъ, мнѣ рѣшительно не возможно…

Секретарь опеки, прислушивавшійся съ этому разговору изъ окна и котораго видъ "великолѣпной барыни" приводилъ все въ большее и большее восхищеніе, провелъ поспѣшно рукой по растрепаннымъ своимъ вихрамъ и, стараясь придать какъ можно болѣе развязности "свѣтскаго тона" выраженію лица своего и рѣчи, крикнулъ ему сверху:

— Не безпокойтесь, Григорій Павлычъ, остальную корреспонденцію мы можемъ отложить до завтра: не къ спѣху.

Сусальцева подняла на мигъ глаза на говорившаго. чуть-чуть кивнула ему, какъ бы благодаря, и обернулась, сдвинувъ брови, на Юшкова:

— Вы видите! Ne faites donc pas l'enfant, примолвила она вполголоса:- c'est ridicule!

Онъ повиновался угрюмо и безмолвно.

— На мѣсто! скомандовала красивая барыня груму, собирая возжи.

Мальчикъ поспѣшно побѣжалъ въ своему сидѣнью.

Лошадки тронули и побѣжали крупною разбѣжистою рысью, какой, казалось, никакъ нельзя было ожидать отъ ихъ крохотнаго роста. Антонина Дмитріевна, натягивая сильно возжи, правила ими со всѣмъ мастерствомъ опытной наѣздницы. Утромъ шелъ крупный дождь, и недавняя пыль обратилась въ иныхъ мѣстахъ въ жидкую кашу черной грязи, но она ловко и смѣло; объѣзжала ихъ, свободно ворочая своего упряжной то вправо, то влѣво, поглощенная, повидимому, этимъ занятіемъ и какъ бы находя въ немъ какое-то особое, увлекательное удовольствіе.

Такъ проѣхали они городъ, не обмѣнявшись словомъ другъ съ другомъ.

За заставой пошла торная, успѣвшая уже обвѣтриться дорога, обсаженная старыми березами Екатерининскихъ временъ. Сусальцева стала мало-по-малу умѣрять ходъ разбѣжавшихся пони и вдругъ обернулась на своего спутника:

— Скажите, начала она по-французски:- вы почитаете нужнымъ избѣгать меня?

Онъ не отвѣчалъ.

— Потому что, продолжала она съ оживленіемъ, — эти ваши чрезмѣрныя занятія, q которыхъ вы говорили мнѣ въ Сицкомъ и въ нѣсколько неучтивомъ, позвольте это сказать кстати, словесномъ отвѣтѣ вашемъ на мою записку, оказываются, какъ это сейчасъ доказано было, вздоромъ! Но есть положенія, понимаю, почти обязывающія на неучтивость. Почитаете-ли вы себя въ такомъ положеніи относительно меня, Григорій Павлычъ?

— Позвольте… началъ было онъ.

Но она не дала ему времени договорить:

— Нѣтъ, прошу васъ сперва отвѣчать прямо на мой вопросъ: вы рѣшили, что я такая женщина, которой лучше не видать?

Болѣзненное чувство сказалось на мигъ къ лицѣ Гриши:

— Да, Антонина Дмитріевна, вымолвилъ онъ съ усиліемъ:- вы не ошиблись, я рѣшилъ, что такъ лучше.

Она повела на него искоса ироническимъ взглядомъ:

— Сами вы, медленно роняя слова, проговорила она, — или по чьему-нибудь приказанію?

Онъ вспыхнулъ весь, готовый отвѣтить жесткимъ словомъ, но тутъ же сдержался, улыбаясь насильственною улыбкой:

— Вы ошибаетесь, Антонина Дмитріевна, сказалъ онъ, — если полагаете уязвить самолюбіе мое вашимъ намекомъ. Я вижу въ этомъ только желаніе ваше доказать мнѣ лишній разъ, что вы ненавидите тѣхъ, на кого намекаете, но я смѣю думать, что вамъ… что вообще лучше не говорить о томъ, къ чему мы не можемъ относиться безпристрастно.

Она презрительнымъ движеніемъ шевельнула своими великолѣпными плечами.

— Ненавижу, это для нихъ слишкомъ много чести; я просто не люблю тупыхъ людей… Но я пощажу деликатность вашихъ благородныхъ чувствъ, я знаю, что вы тамъ на испытаніи.

— На какомъ испытаніи, что вы говорите!