— Ее надо отвезти в больницу, — осмелилась прошептать одна из них.
— Молчать! — приказала старшая надзирательница, стараясь овладеть ситуацией. — Доктор знает, что делать…
Не обращая внимания на панику окружающих, с непроницаемым видом мужчина взял из аптечки два флакона, шприц, марлю и попросил мадемуазель Кох помочь ему.
— Мне придется ввести ей обезболивающее внутривенно. Убирайтесь все немедленно! Мне тут истерички не нужны.
Пансионерки покорно потянулись к двери. Мадемуазель Кох подталкивала их за плечи, чтобы ускорить движение, и закрыла дверь.
Доктор подошел к Дениз, корчившейся на смотровом столе. С полузакрытыми веками, искаженными огнем, пожиравшим ее тело, слова доктора она слышала как сквозь вату:
— Я собираюсь сделать вам укол, постарайтесь не двигаться.
Дениз едва почувствовала прикосновение тампона к коже. Боль утихла не сразу, но руки расслабились и онемели.
— Раны выглядят очень серьезными, — сказала мадемуазель Кох удрученным тоном. — Вы уверены?..
— В чем? — раздраженно спросил врач.
— Может, все-таки стоит вызвать скорую помощь?
— В больнице не сделают ничего такого, чего я не могу сделать здесь. Хотите поучить меня моему ремеслу, мадемуазель?
— Конечно нет! Прошу меня простить, доктор.
Дениз утратила способность следить за разговором. Лекарство растворилось в крови, и на глаза ей опустилась густая темная пелена.
Она проснулась вялой. Рука и половина груди были замотаны широкими бинтами, придавая ей вид мумии. Из одежды на ней оставили только белые трусы, а простыню натянули до талии. Боль притупилась, но словно навсегда поселилась в теле, спрятавшись в порах кожи. От тела исходил изнурительный жар, кровь сильно стучала в висках. Дениз попыталась подняться, оперлась на руку и застонала от боли. Кабинет был пуст, дверь осталась приоткрытой. У девушки закружилась голова, она снова откинулась на спину и сделала глубокий вдох.
Через несколько минут вернулся доктор.
— Пришли в себя? — спросил он для проформы.
Она посмотрела на бинты и натянула упавшую простыню на тело.
— Мне больно…
— Знаю. И так будет довольно долго. Зрелище не из приятных…
За исключением дня приезда и обязательного ежемесячного осмотра, Дениз не имела дела с этим человеком. Он был столь же холоден, сколь и непроницаем, столь же сдержан, сколь и неприветлив. Каждый раз, оказываясь в его присутствии, она чувствовала себя неловко. Не оскорбленной и униженной, как у директора, а не в своей тарелке — и это смущение было тем более неприятным, что она не понимала его причины.
— Я выпишу вам обезболивающие, но вы должны будете строго соблюдать дозировку. Зависимость от подобных препаратов возникает очень быстро. Никаких физических усилий в ближайшие дни. Всё поняли?
— Да.
— Я буду менять вам повязки каждый день. Завтра посмотрим, как все будет развиваться.
Он на мгновение умолк, пристально посмотрел на нее и добавил:
— Мадемуазель Кох принесет вам новую одежду.
Теперь Дениз лежала рядом с Ниной. Очутившись в большой пустой спальне среди дня, она испытала странное чувство: это место, лишенное ночных теней и тяжелого дыхания других девушек, показалось ей почти приятным.
— Сильно болит? — спросила Нина.
— Терпимо, — ответила Дениз, хотя ожоги терзали ее ежесекундно.
— Не представляешь, как мне жаль…
— Жаль чего?
— Что меня там не было…
— Не говори глупостей! Ты ничего не смогла бы сделать.
— Зачем использовать такие опасные химикаты? Обращаются с нами, как с собаками…
Дениз понизила голос, хотя их никто не мог услышать:
— Ты права, и именно поэтому мы должны быть готовы уйти в самое ближайшее время. Я поговорила с Маркусом: он согласился помочь.
— Ты уверена?
— Да, я сделала все необходимое.
— В каком смысле? Что ты пообещала взамен?
— Ничего, на что не чувствую себя способной.
Поняв, Нина отвернулась.
— Тебе лучше уйти без меня.
— О чем ты?
— Посмотри, в каком я состоянии! Сделаю десять шагов и рухну…
— Сегодня — да, силы к тебе вернутся. Я дала тебе слово и не хочу к этому возвращаться.
— Почему ты такая добрая?
— Не говори глупости. Я плохой и эгоистичный человек…
— Да как ты можешь?!
— Дурные люди тоже бывают жертвами…
Они одновременно взглянули в окно на тучу: она разошлась, как занавес, и пропустила в спальню солнечный луч, в котором плясали пылинки.
— Мы не расстанемся? — спросила завороженная светом Нина.
— Нет. Мы не расстанемся.
На следующий день бинты приобрели зловещий коричневатый оттенок. Дениз страдала, как мученица на костре. Таблетку, которую дал ей врач, она проглотила вечером; ее действие быстро прошло, и всю ночь она корчилась на кровати, стиснув зубы, чтобы не стонать.
Увидев повязку, мадемуазель Кох с трудом скрыла панику. Она приподняла ее, увидела кожу в волдырях и трещинах и пробормотала:
— Ну что же… Ладно…
Дениз впервые почудилось во взгляде женщины подобие сострадания.
У доктора возникли какие-то проблемы, он должен был появиться позже, и Дениз пришлось ждать помощи в спальне в компании Нины, где их навестил директор.