Безвыходное пособие для демиурга (СИ)

– Ты же слышал: внесут выговор с занесением в личное дело, а потом предложат вступить в Орден. Знаешь, это даже круче, чем я мог мечтать. Я, грешным делом, думал, что компьютерные технологии поглотили истинную магию, и скрытые человеческие возможности начали атрофироваться. А оказалось, что каждому человеку в этом мире дан шанс на счастье, нужно только идти вперед и не сдаваться…

Три дня потом я боялся выходить один на кухню. Лера жила у меня безвыездно, пока нам не позвонил Владислав Петрович и сам не попросил пожить у них дома хотя бы недельку.

Я прекрасно понимал, что Лера, в общих чертах, пересказала, что мне пришлось пережить, и что я нахожусь в прострации. Это было правдой, и я принял помощь Лериного отца.

Все эти три дня я ни разу не открыл «ноут», а лишь гулял с Лерой по улице, и когда мы возвращались, то не чуяли под собою ног.

Еще в эти дни я совсем не ощущал вкуса: что бы ни ел, мне все казалось, что рот набит ватой. В голове не было ни единой мысли. В ней царила пустота.

По ночам я не спал, а просто сидел и смотрел в темноту.

Это только кажется, что ночью царит непроглядная мгла. Не правда. Ночь – она серая и когда глаза привыкают ко мраку, предметы обстановки проступают очень отчетливо и вполне натурально.

Мир вокруг меня днем и ночью был словно ненастоящим. Иногда мне начинало казаться, что я все еще там, в волшебной пещере. И тогда я осторожно касался спящей Леры: она никуда не исчезала – и страх медленно отступал.

Иногда я ловил себя на мысли, что, по-прежнему, жду прихода спецслужб или ожившего Петровича, и именно поэтому не могу уснуть по ночам.

Теперь же, когда нас пригласил Владислав Петрович, у меня появился шанс встряхнуться. Я даже был благодарен за этот звонок, ведь мы еще не подали заявление в ЗАГС, и все в наших отношениях с Лерой еще может сотни раз перемениться. По всему выходило, что Лерин отец ценил меня как человека, а не как будущего зятя.

С собой я взял только «бук». Скорее, по инерции. В ближайшие дни, я это знал точно, я не смогу ни писать, ни играть, ни смотреть кино.

Возможно, меня подкосила именно реальная смерть генерал-лейтенанта ФСБ Николая Петровича.

Собираясь к отцу, Лера долго вертелась у зеркала, а потом, неудачно повернувшись, разбила его.

Это была скверная примета. Но, убирая осколки, я действовал, по-прежнему, как-то отстраненно.

Впрочем, во мне шевельнулась мысль, что, может быть, это и не плохо: любая неприятность могла пробудить меня от этой спячки наяву. Ярость была бы лучше, чем такая апатия.

И я смело шагнул за порог нашего дома, причем с левой ноги.

Несмотря на зловещие предзнаменования, с Лерой мы не поругались, кирпич на голову не прилетел.

Когда мы пришли на остановку, я неожиданно поймал себя на мысли, что ищу глазами того Петровича, который не в романе, а в жизни – козлобородого сухонького старичка. Ищу и не нахожу.

Мир без чудес казался мне тюрьмой.

Когда мы подошли к Лериному дому, я с ужасом заметил грузовую ритуальную машину. Вот оно: разбитое зеркало! Я как представил, что с родителями Леры что-то стряслось, тут у меня по-настоящему похолодело в груди. А потом меня толкнуло вперед. Меня вело предчувствие, что именно сейчас что-то изменится: кардинально и навсегда.

Не успели мы подойти к подъезду, нам навстречу вынесли гроб, обитый красной тканью. Я понимал, что если человек умер, его нельзя похоронить сразу же. Без справки о смерти не выделят место на кладбище, а справку еще, наверняка, нужно где-то заверить. У нас же самая мощная бюрократическая машина в мире! Может быть, это Петровича несут?

Впрочем, этого быть не могло! Но что-то тянуло меня, влекло. Мне непреодолимо хотелось коснуться руки этого покойника.

– Гера, куда тебя несет? – зашипела сзади Лера.

Она не понимала, что во всем происходящем есть и тайный смысл, и ключ ко всем мирам. Все великое – просто, нужно лишь доверять интуиции и не бояться.

В тот момент, когда гроб вынесли и слегка наклонили, чтобы поднять на борт грузовика, я оказался рядом и заглянул мертвецу в лицо.

Это была странная пожилая женщина. У нее нос свисал спелою сливой, прямо как в русских народных сказках у бабы-Яги. Я сразу вспомнил ее. Она дважды попадалась нам навстречу, когда я шел к Лериным родителям делать предложение…

И тут меня точно молнией поразило: она умерла примерно в одно время с Петровичем! В мою жизнь эти странные люди тоже вошли накануне запуска проклятой компьютерной программы! Это была не старуха, а душа книги! Моей истории. Это она была черной музой!

Я отшатнулся и побледнел.

Все! Больше никогда не сяду за клавиатуру! К черту все эти рассказы! Ведь когда начинаешь что-то сочинять, погружаешься в вымышленный мир, и потом совсем непонятно: кто кем управляет.

Когда мы вошли в Лерину квартиру, меня лихорадило. Теперь я знал точно, наверняка, что Никита Аркадьевич действительно уничтожил волшебную книгу, которую все вначале принимали за «Некрономикон».

Фолиант умер, и вместе с его гибелью я стал просто Германом – студентом третьего курса. И никогда мне больше ничего не сочинить, не окунуться в волны черного вдохновения…