На следующий день я позвонила Димкиной маме.
— Мам, ты мне очень нужна. Можешь приехать?
— Дочка, что случилось? Я по голосу слышу…
— Мам… Я не знаю, как тебе сказать… Я… В общем, это не по телефону. Ты приедешь?
— Только на следующей неделе. Ксень, не тяни нервы: говори, что случилось?
Я собралась с силами и выдохнула в трубку:
— Димка колется.
Надо отдать должное его маме, она не стала переспрашивать.
— Сама видела? — как-то по-деловому спросила она.
— Да. Нашла его у себя в ванной, на полу.
— Отъехал, что ли?
Ее осведомленность меня насторожила:
— Ты что, не удивлена?
В трубке что-то зашуршало, а потом она сказала:
— Я сегодня приеду.
Я положила трубку еще более взволнованной, чем была до звонка. Если я не ошибаюсь, меня ждет интересный рассказ…
— Дочк, — свекровь отводила глаза и гладила мою руку, — дочура моя, я думала, ты знаешь…
— О чем? — Я не сводила с нее глаз.
— Про Димку… Он ведь… Он же пять лет на игле сидел…
Я охнула и зажмурилась.
— Как?! Когда?!
— А вот как в институт поступил, так и понеслось… Дружка себе там нашел, Генку. Чтоб ему, заразе, сдохнуть, Господи прости… С ним и начал бахаться. Уж чего мы только не делали: и на юг его сестра возила, и брат с ним уезжал из Москвы, куда подальше, и лечили его, и дома запирали, в туалете… Передозы у него были… Думала, сама умру вместе с ним. Страшно-то как, дочка…
— Страшно… А что ж вы молчали-то столько времени, а?
Она прижалась ко мне.
— Прости меня, доченька, прости, дуру старую… Я думала, Димка тебе сам все расскажет. Хотя он уже два года как не кололся. Пил вот, правда…
— А я, дубина, его закодировала…
Мама погладила меня по голове.
— А кто ж знал-то, дочк? Давай лучше думать, что дальше делать?
Я посмотрела на свекровь.
— Не знаю, мам. Я вообще ничего теперь не знаю… Мы женаты только четыре месяца, а я уже начала хлебать дерьмо полной ложкой. По-новой… Это какое-то проклятие просто. И что мне делать?
— Поговори с ним. И я поговорю. Может, все образуется, а?
Я подняла глаза.
Уверенности в ее взгляде я не обнаружила…
Господи, за что?!
— Привет! — услышала я за спиной и обернулась.
Позади меня стояла и улыбалась, играя ямочками на щеках, моя бывшая одноклассница Наташка.
— Привет, Натали! Давно тебя не видела. Как сама, как детишки?
Наташка подошла ближе:
— Да все нормально. Мелкие сейчас в Краснодаре, у моей бабушки, а я дома отдыхаю.
— Работаешь?
— Не-а. Рустам не разрешает. Хотя сам, придурок, три копейки домой приносит. Хорошо еще, мать моя бабла подкидывает.
Наташка была самой тихой и самой скромной девочкой в нашем классе. По-моему, ее даже к доске никогда не вызывали. Потому что Наташка моментально краснела и начинала что-то тихо шептать себе под нос. Когда на нее обращал внимание больше чем один человек, она сразу же теряла дар речи. Эту Наташкину особенность знали все, и никто над ней не издевался. Даже учителя относились с пониманием. Сразу после школы она выскочила замуж и родила одного за другим двоих детишек. Мальчика и девочку. Когда я еще жила с родителями, мы с Наташкой частенько вместе гуляли с детьми, а потом наши дороги разбежались.
От общих знакомых я слышала краем уха, что Рустам, Наташкин муж, торгует наркотой у нас в районе. Спрашивать об этом подругу мне совершенно не хотелось. И тем не менее я спросила:
— А что, Рустам еще и работает?
Наташка кинула на меня быстрый взгляд и тихо ответила:
— Денег всегда не хватает.
Я вскинула брови:
— А что, его… э-э… бизнес разве дохода не приносит?
Бывшая одноклассница залилась краской и опустила глаза:
— Какой там бизнес, Ксень? Мы с ним оба давно торчим. Хватает только самим на дозу. А у нас еще дети растут, их кормить нужно.
Я посмотрела на Наташку с ужасом:
— Ефремова, как ты могла? Такая девка была…
— А что я? — фыркнула Наташка. — Твой муженек тоже хорош…
Я вытянулась в струну.
— В смысле?
— Ой, а то ты не знаешь… Думаешь, у кого он белый берет?
Я вся как-то сразу сдулась и опустила голову. Ефремова погладила меня по плечу.
— Ксень, ты что? Не знала?
Я скинула ее руку.
— Знала. Но вот что он у тебя берет…
Наташка засмеялась.
— Тоже мне, секрет какой! Да у нас с Рустамом весь район отоваривается!
Я посмотрела на нее тяжелым взглядом.
— А ментов не боишься?
Смех оборвался.
— А это не мои проблемы. У Рустама свои завязки есть.
Я помолчала, а потом спросила:
— Слушай… А Генри… Он часто к тебе заходит?
— Каждый день.
И все вокруг вдруг закружилось и завертелось… В голове эхом отдавался Наташкин голос: «Каждый день»… «Каждый день»…
— Эй, ты чего?! Зависла, что ли?
Я потрясла головой и посмотрела на Ефремову.
— Ничего. Я пойду, ладно? Увидишь Генри — ничего ему про наш разговор не рассказывай, поняла?
— Угу. Ты это… Звони там, если что.
Меня передернуло.
— Это вряд ли. Ну, счастливо.
— Дима, Дима, Димочка… — Я плакала и не стеснялась. — Димка, ты что творишь, а? Ты что?
Генри угрюмо сидел на диване, не поднимая глаз.
— Ты понимаешь, что я уже ничего не могу сделать? Ничего!
— Ничего не надо делать. У меня все под контролем.
Я вытерла слезы подолом халата и села рядом.
— Контроль? Какой контроль, а? Ты ж уже не человек, Димка… Ты… Ты торчок. Конченый.