Читаем Билет на вчерашний трамвай полностью

— У меня уже губы болят, — тихо шепчу Димке на ухо.

— И у меня. Потерпи, родная.

— Обещай, что до завтрашнего дня меня больше не поцелуешь… — трусь носом о его нос.

— Этого не обещаю. Но губы твои оставлю в покое.

«Горько! Горько!» — скандируют гости, а я просто стою, прижавшись губами к Димкиному лицу, и чувствую себя абсолютно счастливой.

Абсолютно.

А еще я думаю о том, что скоро все это веселье, наконец, закончится и мы вернемся к нам домой.

Туда, где на телевизоре живет Дед Мороз.

Который умеет петь и топает ножкой…

И который нас ждет.

Темнее всего перед рассветом

Вступая в новую жизнь, под новой фамилией, я надеялась обмануть судьбу, шлангом прикинуться… Думала, что навсегда избавилась от привычки вляпываться в идиотские ситуации.

И, как обычно, круто обломалась.

Судьба даже не обратила внимания на то, что козел отпущения, Ксения Фролова, поменяла фамилию и прическу.

От судьбы, как говорится, не уйдешь.


— Дюшка! — Я рассерженно швырнула в раковину грязную вилку, и сын, вздрогнув, втянул голову в плечи. — Ты же знаешь, как меня раздражает вот это твое копание в тарелке! Почему салат не ешь?

— Там помидоры… — тихо ответил Андрюша, не глядя на меня. — Я их не ем…

— Хорошо. Не ешь. Давай, я их вытащу из салата. Остальное ты любишь?

— Майонез не люблю… — еще тише ответил сын и снова уронил на пол вилку. — И огурцы там какие-то не такие…

Я швырнула очередную вилку в раковину и завопила:

— Генри!

Димка вошел на кухню с газетой в одной руке и пультом от телевизора — в другой.

— Чего орем? — поинтересовался он и заглянул в раковину: — Состязание по метанию вилок в разгаре? Я — судья, что ли?

— Ты мой муж, — отчеканила я и ткнула в Дюшку пальцем: — Так что помогай. Как мне объяснить этому человеку, что надо есть то, что дают, и что огурцы в салате очень даже такие?

— Какие? — Генри явно надо мной потешался.

— Зеленые, блин! Свежие! С рынка! Не беси ты меня, ради бога. И так нервы ни в борщ, ни в Красную Армию.

Дима отложил газету, вручил мне пульт, пододвинул к столу еще один стул и сел рядом с Дюшей. Сын виновато посмотрел на него и опять склонился над тарелкой.

— Ну что, Андрей Владимирович, бузим?

— Нет. Не едим, — покаялся Дюшес и снова бросил виноватый взгляд на отчима.

Димка забарабанил пальцами по столу, глядя куда-то в сторону. По лицу у него медленно расползалась знакомая улыбка, которая всегда предшествовала какому-то интересному рассказу из его бурной жизни.

— Знаешь, Дюш, мне было лет семнадцать, наверное, — неторопливо начал он, улыбаясь, — и я ненавидел кабачки. Ты кабачки любишь?

— Не-а. Я вообще не люблю овощи. Ну, картошку фри только. И всё.

— Вот. Тогда ты меня поймешь. Кабачки я ненавидел всей душой. Они мне снились, эти кабачки. Все детство снились. А мама моя делала из них икру и каждое лето жарила их тоннами. Я видеть их не мог, веришь?

Дюша кивнул.

— Молодец. В общем, где-то годам к пятнадцати я вырос в редкого засранца.

— Потому что не ел кабачки? — Андрей с интересом посмотрел на Генри, а тот уже повернулся к нему лицом.

— И поэтому тоже. Но больше потому, что злые люди научили меня пить водку.

Я нахмурилась.

— Дим!

Генри, не оборачиваясь, показал мне ладонь. Мол, не лезь, сам все знаю. И, глядя Андрюше в глаза, без улыбки продолжил:

— Это были нехорошие люди, да и водка была невкусной, только я рос без отца, а мама вечно была на работе. Вот и вышло, что я был сам по себе. Я приходил домой под утро, мне трижды ломали нос, все тело было в шрамах… а я почти никогда не мог вспомнить, откуда они появлялись… Я пил, я курил, я постоянно с кем-то дрался. Потом, чуть позднее, меня выперли из института за прогулы, а мне было все равно. Я и поступать-то туда не хотел, меня сестра заставила. В общем, настал момент, когда я довел свою родню до белого каления, и меня пинками загнали в спортивный лагерь. Знаешь, что такое спортивный лагерь?

Дюша, внимательно смотревший Димке в рот, заморгал.

— Не-а.

— Это такая жо… Блин, это такая мрачная вещь, Дюшес, скажу тебе честно. По-моему, мама с сестрой специально долго выбирали и нашли самый отстойный. В принципе, детский лагерь — это такое место, где нужно отдыхать. Плавать, загорать, играть… Есть еще трудовой лагерь: там дети не только отдыхают, но еще и работают, зарабатывая при этом какие-то денежки. А еще есть лагерь спортивный. Там из дохляков-очкариков за два месяца делают Терминаторов. Типа, занятия спортом, сон на свежем воздухе и обязательные километровые пробежки в шесть часов утра должны сделать из обезьяны человека. А я к тому времени был уже абсолютной обезьяной, поверь. Я приехал в этот лагерь вместе с кучей других мальчиков-засранцев, которые тоже любили пить водку…

— И не ели кабачки? — перебил Димку Андрей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза