Билет в счастливую жизнь

– Григорий Алексеевич, успокойтесь, пожалуйста, не надо так кричать. Я никого пока не подозреваю, информации маловато. А к вам я, наоборот, за помощью пришла. Хочу узнать, что за человек был покойный Подхомутников. Говорят, вы с ним не очень ладили, – быстренько проговорила я, понимая, что, если признаюсь в своих подозрениях, вряд ли у нас с этим художником получится конструктивный диалог. Он относится к личностям, с которыми нужно договариваться – если возьмешь такого на испуг, только разорется и заявит, что беседовать готов исключительно в полицейском отделении. – Расскажете, что за конфликт был?

– Ну и поругались! – снова эмоционально отреагировал Переводников. – И что, из-за этого записывать меня в его убийцы?! Вот! – Он показал рукой на стены. – Вот мои творения! Я вложил в них свою душу и, не побоюсь этого слова – самого себя! У каждой из них своя атмосфера, своя, я бы даже сказал, аура. Но не всякому дано понять их глубину. К сожалению, у большинства просто нет необходимого для понимания высокого искусства образования. Мои картины – это не какой-то там ширпотреб, над каждой из них необходимо размышлять, напрягать свои извилины и серое вещество! Конечно, грубый лубок и другая аляповатая мазня гораздо привычнее для глаза обывателя. Ничего не поделаешь, истинных художников никто и никогда не понимал! Зато всякие бездари в фаворе и большом почете!

– Ваши картины не взяли на выставку? – уточнила я уже и без того известную мне информацию.

– Да, не взяли! Иннокентий заявил, что они не вписываются в концепцию его видения, видите ли!

– А кого вы причисляете к бездарям? – спросила я. – И кто же, по-вашему, в фаворе?

– Кто? Да хотя бы тот же Селиверстов! – снова вскричал Переводников. – Назвать его художником даже язык не поворачивается! Жалкий маляр! Ему можно доверить разве что красить стены! Да и то это будет только перевод краски зря! Он даже не учился в художественном училище! Выскочка, самоучка! – Переводников распалялся все больше и больше. – Кроме того, он проявил себя как грязный сплетник и интриган! Он вознамерился занять место председателя нашего отделения Союза художников, так как Семен Аркадьевич Вишневецкий по состоянию здоровья и по возрасту больше не может возглавлять нашу организацию. Так вот, этот клоун, этот фигляр заручился поддержкой некоторых членов нашего отделения для того, чтобы пролезть в кресло председателя! Этот Селиверстов до того обнаглел, что прямо в глаза мне сказал, что мои творения не выдерживают никакой критики, что я бездарь и способен только малевать невесть что! Можно подумать, что он гениальный и знаменитый живописец, каких свет не видел! Ага! Его удел только копировать чужие картины! Но у него даже это не получается! А вы меня подозреваете во всех смертных грехах, в убийстве Подхомутникова! Да зачем бы я стал его убивать? Уж если и убивать, то этого самого Селиверстова! Сами посудите: нет Селиверстова, возможно, будут выставляться мои картины, а не его мазня!

– Полагаете, не будь Селиверстова, Подхомутников выставил бы ваши работы? – полюбопытствовала я сочувственно. Переводников взметнул руками:

– Дождешься от этих прихлебателей от искусства! Не было бы Селиверстова, нашелся бы другой какой маляр! – Помолчав, он проговорил тихо и обреченно: – Поймите, мне не за себя обидно. Я что… выставляюсь на аукционах, и, между прочим, Запад мои работы покупает. Обидно, что не дают обывателю даже малой возможности расширить границы восприятия. Понять, что есть искусство, а что – ремесленничество. Поймите, здесь, – он обвел рукой свои работы, – энергетика, личность, мощь! А эти… малевальщики… знаете, как они – не все, но многие – работают? Через проектор передают на чистый холст картинку, фотографию там, и разукрашивают! И это – искусство?

Ну, в принципе, некоторая логика в объяснениях Переводникова была.

– Григорий Алексеевич, скажите, вы встречались с Иннокентием Константиновичем вечером того дня, когда он был убит? – прервала я словесный поток разошедшегося Переводникова.

– Встречался, да. Ну и что?

– Расскажите, по чьей инициативе и где произошла эта встреча, – попросила я.

– По инициативе Подхомутникова, по чьей же еще? Неужели вы думаете, что я буду навязываться, после того как мою кандидатуру отвергли самым беспардонным образом? У меня есть и гордость, и самоуважение! Но Подхомутников позвонил и предложил встретиться. Я согласился. Ну, мы и встретились.

– Где вы встретились? – спросила я.

– В кафе «Подснежник», – ответил Переводников.

– Во сколько вы там оказались? – продолжала я уточнять.

– Ну, часов в шесть вечера или около того.

– И долго вы там пробыли? – задала я очередной вопрос.