Битва на Калке. Пока летит стрела

   — Знаю, братья, всё знаю, — пришлось отвечать им, сдерживая гнев. — Не можете биться — ладно. Об одном только прошу вас! Не выдавайте меня! Я вам зла не делал! Не выдавайте ни князю Мстиславу, ни брату моему, князю Константину!

Толпа пошумела, погудела, потом раздалось несколько голосов с разных концов её:

   — Ладно! Не бойся, князь, не выдадим!

   — Заступимся за тебя! Константин нас послушает!

   — Константина попросим!

Вот оно как. За ночь, оказывается, владимирцы успели себе нового великого князя избрать. Ну что ж — всё правильно.

   — Спасибо вам, братья! — Пришлось поклониться вечу, раз заступиться обещали. — А из города я сам выйду, как придёт Константин, так ему навстречу пойду.

На этом и закончили. Разошлись: народ по домам своим — оплакивать убитых, ходить за ранеными, хоронить умерших; князь — в опустевший дворец свой, думать над горькой судьбой и ждать решения участи. И привыкать к новому положению подневольного человека, нехозяина жизни своей.

Впрочем, он немного лукавил сам с собой. Собственно жизни его ничто не грозило теперь, когда избежал смерти в бою. Юрий Всеволодович прекрасно знал (даже перед Липицким сражением, рассуждая о Константиновой гибели), что старший брат не злопамятен и не жесток. Казнить его не станет. А уж про Мстислава Мстиславича и говорить нечего: он витязь славный, в битве равных себе не имеющий, но едва ли не больше славы воинской известен своим добродушием и милостью к побеждённым. Особенно милостив, если перед ним повиниться.

Мстислав Удалой! Ныне — князь над князьями, распорядитель и устроитель русских судеб. Орёл, парящий в поднебесной выси.

Да, он старше и опытнее Юрия, но разве умнее? Несомненно одно: какая-то сила ему помогает. И поэтому он всегда прав оказывается. Наверное, эта справедливая сила избрала его из всех.

Много пришлось передумать всякого Юрию, пока он, сидя во дворце, дожидался прихода союзных князей. То каялся, то злился на Ярослава, то на Константина. Не мог разозлиться на одного Мстислава Мстиславича. Чем больше о нём размышлял, тем твёрже становилось печальное понимание происшедшего. В самоуверенной гордыне подняв на князя Удалого руку, отвергнув его призывы к миру и согласию, столкнувшись с ним в кровавой схватке, Юрий навсегда лишил себя не власти и богатства, нет! Они ещё, может быть, придут, — лишил чего-то дорогого, к чему, оказывается, робко стремилась душа, а он и не замечал этого. Человек, живя в грехе, поддаваясь грубой жизни, всё время что-то теряет, а теряя — забывает себя, прежнего. Но хранит в душе веру и надежду: всё ещё вспомнится! Даже самый отъявленный грешник и тот чувствует в себе эту ниточку надежды, цепляется за неё. А когда ниточка рвётся, остаётся о ней воспоминание! Юрий понимал, что его ниточка оборвана, и не только он сам, никто на свете не вспомнит того хорошего, что было в нём раньше. Не совершится чудо, и реки крови, пролитые неправедно, из пустой прихоти, не повернут вспять, не вольются в перерубленные жилы, не оживят мертвецов. В светлый колодец, из которого ему бы испить с благодарностью, он глумливо плюнул, и этого плевка ему не забудет никто. Того Юрия, не способного на подобное кощунство, больше нет. Он стал совсем другим человеком.

Ожидание было долгим — целая неделя прошла, пока Юрию Всеволодовичу доложили, что к Владимиру приближается союзное войско. Он кинулся на городскую стену — посмотреть, угадать свою судьбу в уверенной поступи победителей. Ворота приказал закрыть. О своём обещании — выйти навстречу брату Константину — как-то забыл за мыслительной суетой.

Они двигались неторопливо. Им спешить было некуда. Им хорошо, наверно, было ехать так, не торопясь, нежась под ласковым весенним солнышком и приятно беседуя. Не доехав до города, увидев накрепко закрытые ворота, они, однако, не обеспокоились, ругаться и грозить, требуя, чтобы им немедленно было отворено, не стали. Всё так же неторопливо войско во главе с князьями Мстиславом, Константином, а также с обоими Владимирами, Рюриковичем и Мстиславичем, повернуло и двинулось вдоль стен. Объезжали город. Константин на что-то указывал, что-то объяснял Мстиславу Мстиславичу, с которым ехал рядом, словно родной брат, а Юрий в это время, прячась за забралами и навесами, крался над князьями по стене, стараясь хоть что-нибудь расслышать. Так и обошёл за ними весь город.

Вернувшись к тому месту, с которого начали объезд, князья спешились и приказали разбивать стан. Видно было — не осада это вовсе, никакого приступа не будет, а просто усталое войско размещается для отдыха. К вечеру стан был обустроен и выглядел весьма мирно. Войско как бы и не замечало городских стен и занималось будничной работой: чисткой коней, поправкой упряжи и оружия, приготовлением пищи и играми — кто в салку, кто в коня, кто в зернь.

Постояв на стене, насмотревшись, отмахнувшись от людей, что напоминали ему об обещании выйти к брату, Юрий уехал во дворец. Затворился, запёрся в покоях, сидел как сыч. Ждал чего-то.