Битва на Калке. Пока летит стрела

Ночью начался пожар во дворце. Княгиня перепугалась, и без того была еле жива от страха. И дети перепугались. Сам князь едва из окна не выпрыгнул, выбежал во двор в одном исподнем. Еле потушили. Тут же и донос получил: зажёг дворец, мол, кто-то из своих, чтобы угодить князьям-союзникам. Чтобы им было приятно смотреть, как враг их вчерашний поджаривается. Хотел Юрий Всеволодович прийти в гневное состояние, потребовать, чтобы поджигателя немедленно нашли и пред его очи представили. Потом передумал, плюнул: чёрт с ним! Где его найдёшь? А найдут — возиться неохота. Ушёл спать на женскую половину, где не так пахло дымом.

Спал до полудня, пока не разбудили. Опять донесение: оказывается, завидев дым, поднимающийся над верхним городом, Мстиславов полк новгородский хотел было идти на приступ. Крик подняли, оружием размахивали. Сам Мстислав Мстиславич их остановил. Речь сказал. Много говорил про кровь невинную, что хватит, мол, её проливать. Новгородцы, хоть и были распалены, а князя своего послушались беспрекословно. Ну, ещё бы! Ведь он теперь для них — как отец родной.

Днём Юрий Всеволодович опять лазал на стену, ходил по ней, разглядывая мирно раскинувшийся стан. Опять прятался и вслушивался в голоса: может, о нём что-нибудь скажут? Ничего не услышал. Если и говорили, то вполголоса. Сам хотел крикнуть со стены что-нибудь обидное. Да Господь уберёг. Так и не крикнул Юрий, устыдился своего порыва глупого и ушёл.

Дома вдруг осенило: подарки! Подарки надо бы подготовить князьям, всё равно ведь не обойтись без подношений.

Весь оставшийся день только и думал: кому что. Мстиславу Мстиславичу — коня самого лучшего. Оружие, доспех. Нет, и оружие, и доспех надо по его мерке подбирать, чтобы и меч по руке пришёлся, чтобы шлем и нагрудник впору. А какая мерка у него? Со стены не разглядишь. Что Константину? Вот тоже задача простая, да не очень. С детства Юрий знал, что старший брат более всего любит святыни церковные. За кусочек доски от гроба святого великомученика готов город какой-нибудь отдать. Положим, во владимирских храмах и монастырях святынь подобных много и есть из чего выбрать. Но как их Константину подаришь, если он не сегодня-завтра сам во Владимире сядет, всё и так его будет. Эх, знать бы раньше, что так обернётся, послал бы в Царьград человека за мощами нетленными: всё, что ни предложат — покупай, вези! А то и покупать не надо. Великому князю Владимирскому только глазом моргнуть — таких святынь понавезут! Отцу-то, Всеволоду Юрьевичу, чего только не доставляли! Особенно умилила его, помнится, сорочка святого Димитрия Солунского и плита его гробовая. Димитрий-то был отца святым покровителем небесным, и второе имя Всеволода было Димитрий.

И Константин, который вскоре станет великим князем, таких подарков сможет сам получать сколько угодно.

Коней подходящих, кстати, тоже на конюшнях не оказалось. Все были на войну забраны. И все достались победителям.

В конце концов Юрий решил, что дары должны быть, главное дело, богатыми. Золота побольше, серебра. Мехов там. Всё равно получается, что не своё добро станет дарить — Константиново. На том закончился ещё один день добровольно-вынужденного осадного заточения.

А ночью — опять пожар! И опять быстро потушили. Видно, вчерашние поджигатели не оценили его доброты, снова взялись вредить. Неужели его так не любят?

Теперь, после второго пожара, уже не ложился. Всю ночь бодрствовал. Челяди дворовой, казначеям тоже не дал спать. Перетряхивали лари с добром, укладки с драгоценностями. Готовили дары для завтрашнего — решил Юрий, что ворота велит открыть и выйдет, — подношения князьям.

Утром, едва рассвело, выслал Юрий послов к Мстиславу и Константину. Велел кланяться и передать, что с выходом из города не задержится. А днём, взяв с собою младшего братца Иоанна, сам прибыл в стан победителей.

Они уж его поджидали. Сидели у Мстислава Мстиславича в шатре, встретили молча, но без той суровости во взглядах, которую он ожидал увидеть.

Заметив, что не так уж они и разгневаны, не стал падать на колени, а лишь поклонился в пояс.

   — Братья мои! — начал проникновенно. — Князь Мстислав! Князь Константин! Князь Владимир и ты, другой князь Владимир! Вам кланяюсь и челом бью. Возьмите всё моё достояние, только жизни меня не лишайте! Князь Мстислав Мстиславич! Я в твоей воле и все мои братья также. Прости мне мой грех. Посади за стол и накорми. И до скончания века стану в твоей руке ходить.

И что же? Этого оказалось достаточно для того, чтобы Удалой растрогался. Константин ещё хранил на бледном лице выражение холодной отчуждённости, оба Владимира переглядывались, а Мстислав Мстиславич уже встал, помигал добрыми глазами, шагнул к Юрию и объятья раскрыл. Обнялись, конечно. Ну а после Мстислава обнимался с остальными. Обнял и брата Константина, подумав про себя, что подобного не приходилось делать уже лет десять, наверное. Но, оказывается, руки помнили тело брата — худощавое, некрепкое и такое родное.