Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг.

Удино в своем донесении сообщает, что его дивизия потеряла 70 человек убитыми, 212 ранеными и восемь пленными. Итого: 290 человек. Потери дивизии Леграна и драгун не приводятся в рапортах. Известно только, что в дивизии Леграна было восемь убитых офицеров, а у драгун – двое. На основе этих документов получается, что французы потеряли убитыми и ранеными около 500 человек. Подобное соотношение французских и русских потерь представляется очень маловероятным. Большая часть сражения походила на бойню, где общее численное превосходство французских войск почти не сказывалось, потому что сталкивались отдельные батальоны. Можно предположить, что Удино либо намеренно, либо, не получив точных сведений, неправильно указал свои потери. Нужно учесть также, что сам отважный генерал был ранен пулей в бедро и вынужден был на несколько дней покинуть армию, для того чтобы залечить рану. Исходя из характера боя, резонно предположить, что французская сторона могла потерять до тысячи человек убитыми и ранеными.

Кутузов в официальном отчете Александру I говорит о том, что было взято в плен 53 французских солдата и офицера и захвачено одно знамя. Багратион ничего не пишет ни о том ни о другом. Если вполне логично предположить, что о захвате небольшой кучки солдат князь ничего не сообщил в своем рапорте, то довольно странно, что он не отметил захват вражеского знамени.

Французские источники также ничего не говорят о потере знамени (орла). Тем более что гренадерская дивизия Удино, наиболее пострадавшая в бою, не имела знамен. Ее батальоны были сводными формированиями, состоявшими из элитных рот, взятых из полков линейной и легкой пехоты.

Однако современный американский исследователь Скотт Боуден подтверждает взятие русскими войсками орла 40-го линейного полка (дивизия Сюше)[641]

. При этом он ссылается на так называемый «Журнал операций 4-го корпуса» (Journal des opérations de 4-e corps)… Это очень странно, так как дивизия Сюше входила в 5-й, а не в 4-й корпус! Боуден к тому же в ссылке не дает шифра архивного документа, хотя везде в других случаях он это делает. Автор этих строк внимательно изучил во французском военном архиве известный журнал операций 4-го корпуса, так же, впрочем, как и журнал операций 5-го корпуса… и ничего о знамени там не обнаружил[642]. Так что вопрос с захваченным орлом остается открытым.

Впрочем, эта история могла возникнуть и совершенно иначе. Дело в том, что батальоны дивизии Удино имели нерегламентированные и нигде не учтенные значки, сделанные мастерами самой дивизии. Они служили тактическими «приспособлениями», ориентирами для сбора и построения батальонов, не имевшими, по крайней мере официально, никакой ценности, хотя внешне могли выглядеть вполне как знамена. Не исключено, что солдаты Багратиона захватили именно такой значок.

Сам князь, возможно, понимая, что это «не настоящее» знамя, не учел его в своем рапорте. Кутузов же, докладывая императору, не стал церемониться и объявил о захвате орла. Понятно и молчание французских источников. Генералу Удино не было никакого смысла докладывать о потере этого нигде не учтенного, официально не существующего знака, тем более что ему, скорее всего, об этом даже не сообщили.

Как бы там ни было, результаты боя весьма отличались от того, на что вправе был рассчитывать французский император. Вместо армии Кутузова, отрезанной от главных сил или, по крайней мере, взятой в плен русской дивизии, лишь полторы тысячи убитых русских и французов.

Наполеон на следующий день проехал по полю кровавого побоища, хмуро взирая на рассыпанные повсюду мертвые тела. «День осветил землю, напоенную кровью, – записал в своем дневнике Фантен дез Одоар, – и показал нам, насколько велики были потери неприятеля и наши. Повсюду валялись трупы, одетые в синее и в зеленое, и в некоторых местах лежали такие кучи, что можно было понять, что здесь произошел самый жестокий бой с тех пор, как порох дал возможность людям уничтожать друг друга, не сходясь в упор»[643].

В этот день у императора были и другие поводы, чтобы быть не в духе. По дороге в Цнайм он получил первые сведения о катастрофе, постигшей французский флот под Трафальгаром.

В частности, поэтому встреча Наполеона со своим шурином была достаточно эмоциональной. Император высказал Мюрату все, что он думает по поводу его манеры командовать авангардом. Под горячую руку попался и Ланн. Неизвестно, что наговорил в сердцах Наполеон своему соратнику и другу, зато в архиве исторической службы французской армии сохранилось письмо, которое на следующий день написал маршал Ланн. Здесь рядом с сухими строками военного отчета стоят фразы, продиктованные чувством искренней дружбы. Необходимо помнить, что императору исполнилось всего лишь 36 лет, столько же было и его маршалу. Оба они были еще молоды, и в их сердцах кипели настоящие страсти.