Битва за Францию

Выяснилось, что мадам де Месме — сестра покойного Бюсси д'Амбуаза, узнав о смерти графа, тут же отправила своих доверенных людей принять от её имени власть над владениями покойного, опасаясь, как бы её в этом деле не опередила тётя — графиня Виньери. Прибыв в деревню Мё, где Бутвиль и Шапель останавливались, чтобы перекусить, слуги госпожи де Месме узнали о том, что тут только что были два вооружённых дворянина. Решив, что это могут быть эмиссары мадам де Виньери, слуги бросились за ними в погоню, но, догнав, узнали в них обоих прославленных фехтовальщиков. Не решаясь вступить с ними в схватку, они повернули назад и сообщили местным властям о том, что видели убийцу графа де Бюсси. Но власти, узнав о том, что речь идёт о Бутвиле и де Шапеле, наотрез оказались задержать их без королевского приказа. К несчастью для дуэлянтов, такой приказ нашёлся у господина парижского Прево, который со своей внушительной свитой прибыл в Me вслед за слугами графини, так как был послан королём в погоню за беглецами. Ничего не зная об их местонахождении, господин де Сент-Бриссон ехал наугад, расспрашивая всех, кто попадался ему на пути. Разумеется, слуги мадам де Месме тут же указали ему нужный путь.

   — Так что, господа, — окончил свой рассказ Прево, — это тень покойного Бюсси привела меня сюда.

Шапель громко зевнул.

   — Вы не дали нам выспаться, сударь, — заявил он. — А теперь пытаетесь вызвать бессонницу рассказами о духах, жаждущих мести. Но ничего у вас, друг мой, не выйдет.

И, удобно устроившись в предложенной телеге, которую тут же окружили солдаты, Франсуа де Росмадек заснул спокойным сном человека, не отягощённого муками совести. Бутвиль тоже последовал его примеру.

* * *

На пути во французскую столицу и без того внушительный эскорт арестантов увеличился ещё пятью сотнями солдат, посланных навстречу своим товарищам. Такие меры предосторожности обеспокоили даже легкомысленного Шанеля.

   — Кажется, его преосвященство решил серьёзно взяться за нас, — обратился он к Бутвилю. — Неужели он действительно собирается отправить нас на эшафот?

Шапель был прав. Дуэль на Королевской площади вызвала особенное раздражение короля, который усмотрел в ней вызов своей божественной власти, и, воспользовавшись дурным настроением монарха, Ришелье решил избавиться от Бутвиля. Но сделать это было не так-то просто. Смертный приговор Монморанси был вызовом высшему французскому дворянству, а невероятная популярность отчаянного графа могла бы вызвать недовольство армии, что обернулось бы катастрофой в случае, если бы гугеноты, грозившие восстанием, действительно решились осуществить свои угрозы.

* * *

Весть об аресте двух знаменитых дуэлянтов достигла французской столицы гораздо раньше, чем они сами прибыли в Париж, отягощённые своей внушительной свитой. И сразу же их высокородные родственники и друзья принялись преследовать Людовика XIII, умоляя его проявить снисходительность и милосердие. Вспоминали о безумной храбрости арестованных, о подвигах на военной службе. Так, Шапель особо отличился в 1622 году при осаде Руана. Когда уже скомандовали отступление, он выхватил шпагу и, воодушевляя своих солдат личным мужеством, повёл их на приступ. Первым ворвался в город и, дойдя до сильно укреплённой церкви, попытался ворваться туда, но был тяжело ранен. О Бутвиле говорили ещё больше, вспоминая его безупречное поведение при Сен-Жане, где под ним убили лошадь; при осаде Руайона граф попал под обвал при прокладке мины; при осаде Монтобана он вёл себя так же храбро, как и при Виль-Бурбоне, проявляя немыслимую отвагу и в морских сражениях, и на суше. Вспоминали и об услугах, оказанных Домом Монморанси покойному королю Генриху, так что Людовик XIII, глубоко чтивший память своего великого отца, начал всерьёз колебаться.

Чтобы укрепить слабый дух Его Величества, Ришелье не теряя времени испросил аудиенцию и обрушил на короля поток своего негодования, обличающего Бутвиля.

   — Сохранить жизнь человеку, который сам уже отнял её у лучших представителей дворянства в нашем государстве, значит дать понять другим, что, следуя его примеру, они не потерпят особого урона, как и он, — заявил кардинал. — Ведь он не просто нарушал эдикты короля, а извлекал из своих проступков пользу для себя, а при последнем деянии намеревался нарушить не только законы государства, но и унизить величие правосудия и авторитет короля, поскольку сознательно совершил своё преступление в Париже, в общественном месте, на Королевской площади, чтобы публика могла видеть, как он презирает законы; между тем именно законы государства должны быть почитаемы всеми, ибо они — единственная узда, которая заставляет людей исполнять свой долг.

Выслушав доводы кардинала, которые Ришелье позже выложит в своих «Мемуарах», Людовик только вздохнул.