Битва за Иерусалим

Генштаб продолжал требовать выдержки и терпеливого выполнения всех инструкций и соблюдения мер готовности, пока не прояснится судьба политических усилий, предпринимаемых в западных столицах Министерством иностранных дел. «Боевая готовность, — сказал начальник генштаба, обращаясь к солдатам, — подкрепляет дипломатическую активность и увеличивает шансы на успех. Переход от одного положения к другому может оказаться резким и внезапным. Такая реальность обязывает нас быть постоянно начеку, в готовности к немедленным действиям. В наших силах не только остановить агрессию, но и разбить врага на его собственной территории. Все это, однако, при том условии, что мы не станем тешить себя иллюзиями, будто угроза миновала или уменьшилась, при условии, что сумеем проявить выдержку и терпение в осуществлении всех наставлений и состояния полной боевой готовности».

Ничего другого не оставалось, как заново окунуться в рутину лагерной жизни да. вспомнить свой дом в тылу. Тоска по близким прежде всего изливалась в многочисленных письмах, быстро перекочевавших из солдатских подсумков в полевой почтовый ящик. Потом начали приоткрывать душу друг перед другом, делиться своими заботами и тревогами. Кто, боясь бомбежки городов, был полон беспокойства за семью. Кто говорил о хозяйстве своего мошава, где все тяготы лежат теперь на плечах подростков. Кто со счастливой улыбкой оповещал всех и вся о том, что у него ро-дился сын…

*

К 31 мая настроение «пало до нуля». Санитарное состояние временного лагеря парашютистов неуклонно ухудшалось, началась дизентерия. Моти решил рассредоточить людей по тренировочным полям и снять напряженность ожидания с помощью изнурительных занятий и трудных маршей. Нагрузка дала парашютистам разрядку и закалку. Они возвращались на базы в приподнятом настроении. (Впоследствии, в письмах домой, некоторые из них признавались, что, если бы не эти броски и марши, не сдобровать бы им в тяжелых боях за Иерусалим).

В свободные от учений и походов вечера открылся «второй фронт холодной войны» — появился совершенно неожиданный враг: москиты. Их полчища, как «казнь египетская»[2], нападали на все места дислокации парашютистов и, вдобавок к нервному раздражению, ввергали солдат в «чесотку». Весьма вероятно, что именно из-за москитов с такой силой разгорелся политический спор, разделивший лагерь парашютистов (как, впрочем, и все остальное население страны) на «ястребов», убежденных, что только война способна разрешить все проблемы, и «голубей», населяющих, в основном, кибуцы и придерживающихся той точки зрения, что надо все-таки дать «последний шанс» и дипломатам, которые продолжают свой сизифов труд в поисках мирного урегулирования.

Однако новости, доходившие до учебных полей парашютистов из газет и по радио, не были на руку «голубям». Новости кричали о том, что петля затягивается:

• «Во время внезапного посещения Каира Хусейн подписал соглашение между Иорданией и Египтом о совместной обороне».

• «Обе армии — под началом египетского командующего».

• Эвен: «Если пройдет неделя и еще неделя, станет очевидным, что у великих держав не хватает решимости открыть пролив».

• «Израиль знает, что, даже если он одержит победу, арабы не будут истреблены, в то время как всему миру известно, что грозит Израилю в случае поражения».

Все более жирными и черными становились газетные шапки, а под ними верстались статьи, сравнивавшие Насера с Гитлером и предупреждавшие о близящейся катастрофе:

«Перед нами теперь не вопрос о проливах, — писал в гвзете «Хаарец» Элиэзер Ливне, — а вопрос о жизни и смерти народа Израиля. Мы должны раздавить дело рук новоявленного Гитлера в самом зародыше, пока это еще возможно и не поздно.

Было бы безответственной глупостью не принимать всерьез то, что вот уже двенадцать лет говорит и пишет Абдель Насер. Мир не верил, и евреи не верили в серьезность декларации Гитлера. Заумные глупцы — среди них и евреи, уверяли, что эти декларации предназначены исключительно для «внутреннего употребления». Расплата за глупость оказалась страшной. Еврейский народ не может допустить повторения катастрофы. Мы не можем принять успокоительных советов. Ибо нам придется платить сполна. Остальные выразят по поводу нашей гибели соболезнование. Для нас Абдель Насер — это Гитлер. Сконцентрированная в его руках крупная политическая и военная сила — смертельная угроза для Израиля. Разгром ее — долг во имя жизни.

Перед нами священная война. Я не вправе преуменьшать ее тяготы. В Израиле нет семьи, которой не придется тревожиться о своих сыновьях. Вся страна — фронт, весь народ — войско, каждый дом — крепость. Наше сердце сжимается, но духом мы обязаны быть крепки, от этого зависит все. Народ наш знает, какое перед ним испытание. Он уже показал беспримерную духовную мощь, добросердечие и любовь к стране. Мы выполним свой долг, глядя правде в глаза, с уважением к народам мира, в смирении перед Богом. У нас нет выбора».

Помнишь ли ты теперь, читатель, как звучали эти слова тогда — в часы ожидания?!.

*