Но какой-то подъем все равно наблюдался. В 1922–1923 годах налогов удалось собрать всего на сумму 176,5 млн руб, на следующий год – 231 млн, еще через год – 326,2 млн. Трудно сказать, по каким причинам, но на 1925–1926 годах налог снизили на 27 %, установив задание в 250 млн руб., при этом 5,5 млн дворов от него вовсе освобождались по крайней бедности. Зато поднялись косвенные налоги, компенсировав уменьшение прямых, так что, скорее всего, это была очередная попытка перераспределения тяжести налогообложения с бедняков на зажиточных крестьян, чаще наведывавшихся в лавку. Естественно, середнякам это не понравилось.
В 1926 году система налогообложения снова изменилась, причем радикально! В Москве заметили, что крестьянин получает доход не только с земли, и теперь налог исчислялся исходя из совокупного дохода, который он получал от хозяйства и занятий промыслами, т. е. приблизился к уже знакомому нам подоходному. Сумма его увеличилась до 357,9 млн руб., – не так уж и много, речь шла скорее не об увеличении налогообложения, а о перераспределении платежей. Крестьяне, как и следовало ожидать, продемонстрировали готтентотскую реакцию. Те, которые занимались только сельским хозяйством, посчитали новый налог справедливым: «кто что имеет, за то и платит». Те, кто имел промыслы или работал зимой, были, как нетрудно догадаться, резко против, называя новое обложение «грабиловкой». Но кто по нынешним временам рискнет сказать, что подоходный налог – это несправедливо?
На самом деле это означало смягчение налогового бремени для собственно хлеборобов. Так, во Владимирской губернии в предыдущий год налог в 3,2 млн руб. брали только с земли, а в нынешнем его распределяли так: 1,29 млн с земледельческих заработков и 2 млн – со всех прочих. Кстати, именно новое распределение показывает, насколько несправедливым было прежнее обложение. Климин приводит в пример крестьянина Новикова из Кунгурского округа. В прошлом году ему насчитали 30 руб., в этом – 150, по поводу чего тот был очень возмущен, назвал новый налог «грабиловкой» и был поддержан другими середняками – но не теми, кто, занимаясь одним земледелием, платил за Новикова недостающие 120 рублей. Ну, так и неудивительно – если сегодня будут как положено облагать «серые» зарплаты, выйдет точно такой же эффект. Люди очень не любят отдавать свои деньги…
Из высказываний крестьян.
Но был ли налог на самом деле так непосилен?
А вот тут нас поджидает неожиданность. В 1924–1925 годах налоговые платежи деревни составили 707 млн руб., а доходы деревенских жителей – 9746 млн, т. е. все налоги, прямые и косвенные, «съели» около 8 % совокупного дохода села. В 1925–1926 годах эти цифры были 871 млн и 12 651 млн (7 %), а в 1926–1927 годах – 1228,1 млн и 12 756 млн, т. е. около 9,5 %, или в среднем по 50 руб. с хозяйства. Ни запретительным, ни даже просто тяжелым такой налог назвать нельзя… в среднем. Но ведь существовали и недоимщики, и хозяйства, освобожденные даже от таких платежей!
Во-первых, принцип разверстки, по которому взимался налог, вел к многочисленным «недолетам» и «перелетам». В одной губернии процент обложения мог спуститься до 5–7 %, а другой – подняться до 30 %. Получив очередной шквал жалоб, обложение поправляли, насколько это было возможно, проводили новую разверстку, пересматривали цифры, по деревням снова шли сборщики, следовал новый шквал протестов, теперь уже против дополнительных сборов… Кто бы подумал, что налогообложение – это такой увлекательный процесс?!