Зато богатырям на плечи усталость наваливалась всё тяжелее. Добрыня-то держался, а вот мокрый от испарины Вася пусть и храбрился, но на глазах скисал. Мадина и вовсе будто закаменела, только по сторонам озиралась да губы время от времени кусала. Живые краски с ее осунувшегося лица точно выпило. Бледному, как непритомник, Терёшке тоже приходилось нелегко – думая, что товарищи не видят, он всё чаще прикладывался к баклаге с водой и потирал разнывшиеся виски и лоб.
Подбодрить бы их всех… да что тут скажешь, если сам противника не видел еще? Нет, нарваться по дороге на ящера воевода не боялся – такую громадину издалека и услышишь, и заметишь, да и кони знак подадут. Тяготило богатыря, что тварь ему незнакома и слабых мест чудища он не знает. В бой очертя голову рваться – удел юных да неопытных, а воевода не был ни тем, ни другим и, прикидывая, с кем предстоит иметь дело, всё сильнее тревожился.
В том, что боя не избежать, Никитич не сомневался. Выхода у них с Василием нет, надо помочь местным. Разумом-то богатырь понимал, что обязан, как посол и великокняжеский советник, радеть прежде всего о благе Руси, однако ни один посол не должен забывать, что он еще и живой человек, у которого, кроме холодного рассудка, есть и сердце, и совесть. Иначе сам однажды чешуей изнутри обрастешь и превратишься в чудище похлеще всякого ящера.
Людей в беде бросать нельзя. Если можешь помочь – значит, нужно сражаться.
Тем паче, что, не управившись с чудищем, Прова не вытащить.
Пелена дыма впереди становилась всё плотнее. Походило на то, что длинная извилистая улица, куда свернули русичи, вела к городским стенам. На ней, зажатой меж развалинами домов, ящер почти нигде не оставил камня на камне. Спасибо, хоть обгоревшие трупы на мостовой уже не попадались, значит, жители из этого околотка успели спастись.
Кони встревожились, когда отряд миновал третий по счету поворот. Все разом. Опять захрапели, прижав уши и грызя удила. Бурушко напряг лоснящуюся от пота шею и оскалил зубы:
– Наготове будьте, – спокойно велел товарищам Добрыня. – Если что, живо в седла.
На углу открывшегося впереди узкого кривого проулка громоздился очередной курган из ломаного камня. Едва отряд его обогнул, все замерли – и люди, и кони.
Еще по дороге царица помянула, что перед главными воротами Кремнева, между стенами столицы и предместьем, лежит луг, который местные зовут Ярмарочным полем. В праздники, как рассказывал ей Пров, там разбивают шатры торговцы, а горожане и посадские устраивают гулянья. Так что выехал отряд из развалин как раз туда, куда надо… но не зря воевода подозревал, что дела у защитников – как сажа бела, и пробраться в город окажется не так просто.
Терёшка втянул с присвистом воздух сквозь зубы. Мадина не сдержалась, сдавленно охнула.
– Сюда! – приказал Добрыня, ухватив Бурушку под уздцы и заводя его под прикрытие наполовину обвалившейся каменной изгороди. Отсюда всё, что творилось на Ярмарочном поле, было видно, как на ладони.
Добрыня, успокаивая, быстро огладил морду любимца, но про себя с ним мрачно согласился.
Свое имя – Кремнев – город носил не зря. Такой камешек-кремешок поди-ка расколи. Обведенные широким и глубоким сухим рвом внешние стены, поднимавшиеся на высоту почти в тридцать локтей, облицовывала кладка из тесаных белокаменных плит. Прясла [20]
стен прикрывали круглые башни с медными шатровыми кровлями, а внутри, на крутом холме, возвышались сложенные из белого и багряного камня укрепления детинца, однако сейчас их было толком не разглядеть из-за дымной пелены. Над покрытым горелыми проплешинами полукольцом Ярмарочного поля и над пряслом стены, куда были врезаны ворота, дым и вовсе нависал тяжелой шапкой: плыл над заборолом, окутывал верхушки башен, защищающих въезд в столицу справа и слева. Добрыня узнал их мигом. Именно эти четырехъярусные башни были вырезаны на синекряжских монетах.Задумку строивших укрепления мастеров воевода оценил по достоинству. С башен, выступающих за внешнюю линию стены, рвущегося к городским воротам неприятеля можно было плотно обстреливать, забрасывать камнями и поливать кипятком и горячей смолой сразу с двух сторон. И сверху, и с боков.
К воротам вел переброшенный через ров каменный арочный мост. Последнее, навесное его звено сейчас было поднято, а сами ворота, глубоко утопленные в стену, оказались, как и следовало ожидать, железными, тяжелыми и двустворчатыми. Видать, когда возводился Кремнев, княжеские усобицы в Синекряжье вспыхивали часто, раз позаботились город так укрепить.