Метил ящер своим плевком по защитникам левого прясла стены, хлопотавшим у третьего стреломета, и с выстрелом они поторопились. Еще одна железная стрела, выпущенная по чудищу, ушла сквозь огненное облако совсем уж в сторону, ткнувшись в траву за краем рва. Волна пламени и густого, удушливого и жгучего пепла уже рушилась на забороло, когда над воротами появилась человеческая фигурка. В полный рост. Без шлема, без брони, в долгополых светлых одеждах. Безумца заволакивали рваные клочья дыма, но было хорошо видно, как взметнулись на горячем ветру черные волосы и длинные откидные рукава и в руках серебряно блеснул посох, навершие которого, всё ярче разгораясь, пылало бело-голубой звездой. Надо думать, был это тот самый Остромир, Николаев придворный чародей.
Из навершия посоха хлынули, расходясь в стороны, сияющие лучи. Держа чародейское оружие обеими руками, черноволосый волшебник, казавшийся с другого конца луга совсем крохотным, выставил его перед собой. Воздух заискрился, кладку стены окутала дрожащая сетка, сотканная из лазорево-белых сполохов, и сгустки багрового пламени и пепла словно ударились с маху о невидимый щит. Пламя разом опало и угасло, серо-алое облако зависло-замерло в воздухе и начало осыпаться в ров. Точно грязный снег повалил.
– Силен… – восхищенно слетело с губ Василия.
Бело-голубой узкий луч, вырвавшийся следом из посоха, целил чудищу в шею. Выглядело это так, будто алмазно сверкающий гибкий хлыст выметнулся из-за щита и попытался обвиться вокруг горла твари. Обвился. И… ничего не произошло. Сплетенная из боевых чар удавка соскользнула со стальной чешуи и рассыпалась искрами, едва ящер резко дернул головой.
Чародей, может, и был силен, но близко с огнедышащими гадами раньше не сталкивался. Вот и не знает, что таких тварюг волшбой почти невозможно одолеть, да еще один на один. Последние сомнения в этом у Добрыни рассеялись, когда чародей пошатнулся, словно его тяжело ударило в грудь. Смельчаку бы не пытаться поразить ящера, бесполезно это, а заняться бы защитой стен. Иначе Остромир лишь измотает себя понапрасну до полного опустошения или до смерти. Хотя, не будь у города такого защитника, столько времени сдерживать тварь вряд ли бы удалось.
Рядом с волшебником на стене показались еще несколько бойцов, уже в доспехах. Один из них, в белом плаще поверх брони, рослый и плечистый, выше Остромира на две с лишним головы, первым кинулся к зашатавшемуся чародею и его подхватил. Явно богатырь. Кто-то из царских воевод? Или… неужто сам Николай – поспел все-таки обормот в Кремнев прежде Добрыни со спутниками? Отсюда не разобрать…
А вдруг это… Да нет, не может быть!
Добрыня мельком глянул на Мадину. Та тоже не отводила глаз от воина на стене, а побелевшие губы царицы что-то беззвучно шептали. Не иначе мелькнула у нее та же мысль, что и у воеводы. Или помощи у Белобога просит?
Что ж, на Белобога, знамо дело, надейся, но сам не плошай. Подмога защитникам Кремнева нужна – и немедля. Если сейчас не отвлечь ящера на себя, а того лучше, прикончить, ворота могут и не выдержать.
По большому счету уже все ясно. Тварь определенно не безмозглая, стремящаяся лишь тупо жрать и поливать без разбора огнем то, что на глаза попадается. Какие-никакие мозги в зубастой башке имеются, и справиться с гадом будет трудно. Но управу на всякого врага найти можно, коли просчитать всё как надо. Пока воеводе казалось самым разумным атаковать тварь с коня, вымотать, а затем ослепить стрелами. То, что не выходит сделать со стен, может получиться с земли, благо на открытом лугу простора много больше, чем было у ратников на площади, которым эта затея тоже не удалась. Зенки-то у чудища, похоже, самое уязвимое место, в них и надо метить. Главное, чтоб у дракона этого других подарочков для супротивников про запас не нашлось…
И вот тут-то над Ярмарочным полем снова раскатился густой рык. Тварь вздернула башку, и зоб, болтающийся под горлом, начал надуваться-распухать. Округлился, на глазах превращаясь из обвисшего складками мешка в тугой шар. Как у лягушки, собирающейся сыто квакнуть. Брюхо у гадины вспучилось, запульсировало, а горло дернулось – казалось, ящер, отдуваясь, готовится рыгнуть.
Огнедышащие горы Добрыне приходилось видеть, но совсем другое дело, когда извергает каменный расплав из себя живая злобная тварь… Из глотки ящера хлестанули уже не огонь с пеплом – струи жидкой багровой лавы. И вместе с лавой, рассыпающейся в воздухе пылающими брызгами, вытолкнулось еще что-то – круглое, охваченное пламенем.
Невозможная догадка оказалась верной. Чудище наглоталось валунов, чтобы раскалить их у себя в зобу, выкупав в слюне-лаве, – и шарахнуть по городской стене, как из осадной машины. Вот откуда взялись черные выбоины и следы ударов, покрывавшие кладку, и вот почему развалины, через которые ехал отряд, выглядели так странно. Словно в иные из домов то ли громовые стрелы били, то ли великан из пращи обломками скал запускал.