Битва за Лукоморье. Книга 3

Пров хотел что-то возразить, но поймал взгляд великоградца… и промолчал. Понял: посол князя Владимира прав. Им удалось потушить один большой да страшный пожар, пожравший сотни человеческих жизней. Сейчас нужно гасить второй, пока он не пожрал тысячи.

Кончился переулок, по которому растянулся цепочкой отряд царя-наемника, возвращающийся в детинец, и всадники свернули на открывшуюся за ним улицу, тоже наполовину превращенную в развалины.

Старое кряжистое дерево во дворе полуразрушенного дома на углу огонь пощадил не иначе как чудом. Ветки уцелели только с одной стороны, бирюзовая листва на них почти вся почернела и скрючилась, серебристую кору ствола покрывали пятна копоти. Однако дерево стояло – искалеченное, но все-таки живое.

С его нижней ветки и спрыгнула трехцветная черно-рыже-белая кошка. Где ей повезло спрятаться от огня и пересидеть беду – неведомо, скорей всего, схоронилась в погребе или в подпечье. Соскочила вниз, на груду булыжника и битой черепицы, оттуда, с громким хрипло-радостным мявом – на мостовую. Высоко задрала подпаленный хвост, еще недавно, должно быть, на загляденье роскошный и пушистый, и пестрой молнией, со всех лап, понеслась к остановившейся напротив сожженного подворья телеге. Хозяева домой вернулись, понял воевода. Сухощавый седой дед, широкоплечий чернявый бородач с перевязанной головой, крепкая высокая женщина и четверо ребят. Темноволосый парнишка лет двенадцати, еще один малец – русоголовый, на пару годков помладше, и две девчушки со смешными косичками-крендельками.

– Ца-апка! – звонко и ликующе, на всю улицу, закричала одна из малявок, бросаясь к кошке.

Подхватила под пузо любимицу, по которой наверняка пролила немало слёз, крепко прижала к себе, зарылась личиком в теплую шерсть. Подбежавшие сестренка и братья тоже наперебой гладили кошку, шепча ей что-то ласковое, дед торопливо отвернулся, делая вид, что поправляет хомут, а женщина, не сводившая широко распахнутых глаз и с детей, и с разоренного родного подворья, не выдержала. Опустилась на узел с пожитками, сваленный с телеги на мостовую, и закрыла лицо руками. Муж склонился к ней, обнял, осторожно помог встать – и так они и застыли рядом, обнявшись.

Добрыня вздохнул.

Жизнь – она пробьется молодой травой на любом пепелище. Потянется к солнцу и снова пойдет в рост, упрямо и дерзко. Потому что, как бы тяжко человеку не было, живой – наживает, и поправимо на свете почти всё. Кроме самого непоправимого – смерти.

Судьба

Варя протянула Шабарше заветную чашу, и радости лавочника не было предела, от счастья он разве что не прыгал! Налюбовавшись возвращенным сокровищем, хозяин позвал гостей во внутренние покои, и пока шли в глубь дома темным проходом со множеством дверей, болтал без умолку:

– Не верил я, что справитесь, уж не обижайся. Думал: раз воровка столь ловка, что меня обхитрила, значит, не поймать ее никому. А вы – вона как!.. Страже сдали?

– Нет, – легко ответила Варя. – Отпустили.

Шабарша аж встал.

– Как это – «отпустили»?

– А она тоже Первозверем оказалась.

– О… Вот оно что, – лавочник покосился на Серого, кивнул понимающе. – Ну, то дело ваше. Чашу я в хранилище уберу, от греха подальше. Да, кстати, вещи твои там лежат, в целости и сохранности, как положено. Еще что оставлять будешь?

– Зимнее снаряжение, коли тебе не в тягость.

Вещи справные, но не тащить же с собой. Пусть у Шабарши полежат, подождут. Кто знает, вдруг придется вернуться в здешние края?

– Мне-то что? – Лыкович пожал узкими плечами и хихикнул: – Какая это тягость? Я ж вещички не на себе таскаю, да и хлеба они не просят. Лежат себе – и пусть их. Закрома, чай, не лопнут.

Это точно, ведь хранилище у Шабарши зачарованное, безразмерное. На вид – самый обычный погреб с единственной неприметной дверцей, над которой висит ржавая подкова рогами вверх. Но за дверцей тянется невероятно длинный хорошо освещенный проход с десятками окованных железом дверей – и каждая ведет в отдельную комнату. Есть побольше, есть поменьше, но зачарованы все. Чтобы войти, просто ключа мало. Над каждой замочной скважиной выгравирована своя особая колдовская печать, и только владелец хранимых вещей может открыть дверь, приложив к ней ладонь.

Да и, если уж на то пошло, вся лавка Шабарши пропитана какой-то странной пространственной волшбой, недаром Волка поначалу так накрыло. Снаружи глянешь – вроде как неприметный домишко, а дальше гостевой пройдешь, и окажется, что размерами эта лавчонка – с хороший дворец. Десяток залов, просторные покои, длинные проходы, даже зимний сад с фонтаном имеется…

Владел бы лавкой кто другой, Варя бы не отстала, пока тайну не выпытала, но со старым другом и отношения особые. В свое время девушке хватило такта не допрашивать Шабаршу, что за причудливая волшба помогла ему так обустроиться; захочет – сам расскажет. И так ясно, что хранилище создано с помощью сильных и сложных заклятий, а уж каких именно – то других не касается. Придет время, и все тайное станет явным, а пока свое неуемное любопытство лучше придержать.