Китежанин кивнул: понял, мол, пытаясь унять разгоняющееся сердце. Ночью он почти себя уговорил, что ничего не выйдет. И что будет делать, тоже придумал, но сейчас все умные мысли как корова языком слизала. Алеша просто надеялся, безоглядно, как в детстве. До нынешнего рассвета он не понимал ни что для него значит Буланко, ни что значит свет. И дело не в том, то есть не только в том, что слепой беспомощен, в одиночку ему ни дороги не найти, ни еды раздобыть. Есть еще и красота, остаться без которой страшно. Жить во тьме, помнить, но больше не видеть меркнущих звезд, серебряных от инея веток, осенних листьев, вешних цветов… Не видеть солнца! Ох, недаром хозяйку зла назвали Тьмой, Тьма и есть.
– Смотри! – громко приказала Мирава. – Смотри! Солнце!
Вздрогнув, китежанин поднял голову и встретил первый луч, ясный и теплый.
– Видь!
Дурак, это же она не ему говорит, это она Буланко!
Конь стоял, широко расставив ноги, вытянув шею к встающему над лесом солнцу. Куколки на его голове больше не было, от туманной повязки остались лишь два белесых пятна, прикрывших глазницы.
– Смотри! Видь! Ну же!
Еще лучи. Золотые, тонкие, как струны, впору песню сыграть, только тихо. Очень тихо. Кусочки тумана розовеют, желтеют, вспыхивают тем ярым золотом, что горит на куполах великоградских колоколен, тишину разрывает неистовое ржанье. Мотнув гривой, Буланко взлетает на дыбы, не переставая ржать, молотит по воздуху копытами.
Вперед, на передние ноги с хорошо согнутых задних. И еще раз. Свечка, громовое ржанье, а теперь – на спину, в полыхающие росными алмазами травы. Несколько раз перекатиться с боку на бок, вскочить, сигануть вверх на всех четырех, как тогда, на пожаре…
Зато Алеша такого еще не видел, хоть, считай, жил в седле. Буланко скакал то на передних ногах, то на задних, козлами, горбами, свечками, бил задом, высоко вскидывая золотящийся на солнце круп, опять взлетал на дыбы…
– Что это с ним, ты знаешь? – позабытая Мирава стояла рядом. – Это он с радости или… наоборот?
– Он в порядке, – выдохнул Охотник, – у тебя… вас вышло.
– Ты уверен? – волшебница явно прежде не видела конской радости, да еще такой. – Он тебе сказал?
– Сказал! Да ты сама глянь – слепой сразу бы шею себе свернул и ноги оторвал.
– Я рада.
Нужно было отвечать, благодарить, спрашивать, в конце концов, про цену, но слова застревали в глотке засахаренным медом. Приторные, никчемные, ненужные.
– Спасибо, – только и смог сказать Алеша.
Отплясав на одном месте, Буланыш выдал последнюю сумасшедшую свечку и, хвост трубой, диким галопом полетел в сторону леса.
Имя Веселина дали единственной дочке отец с матерью, да только жизнь у «Веселинки ягодки-малинки» стала потом совсем не весела, вот и начала юная чародейка звать себя Миравой. Про дарующую крылья радость она забыла прежде, чем сбежала со своим «благословением» в лес, но сейчас отшельница была счастлива. Не потому, что смогла, сумела, прыгнула выше головы – а потому, что эти двое и дальше будут вместе встречать и провожать солнце. И неважно, что станется с ней самой.
Горечь налетела на радость, и Веселина, справляясь с собой, принялась заталкивать в кисет на диво молчаливую Благушу. Затолкала и подняла голову, через силу улыбнувшись, хотя Охотник смотреть на нее даже не думал. Он пришел за помощью, получил ее и уйдет, напоследок попробовав расплатиться. Ну что ж, пусть уходит, и чем скорее, тем лучше. Хозяйка башни привычно поправила кошель и подошла к вглядывавшемуся в конские прыжки гостю.
– Не думала я, что твой Буланыш так разойдется.
– Так конь же, – не оглядываясь, откликнулся Алеша, – вот и ведет себя, как… конь.
– И что, даже к тебе не подбежит?
– Подбежит, но когда вволю наскачется. Чтобы не зашибить ненароком.
– И долго он так будет?
– Кто ж его знает… Пока все, что на сердце скопилось, не сбросит, у лошадей иначе не выходит, только через придурь с плясками.
– Так это он пляшет? Никогда такого не видела.
– Ты же в лесной башне сидишь, была б степнячкой, еще б не то повидала. Все, Мирава, называй цену. Пора.
– Пожалуй… – протянула отшельница, спехом придумывая подходящий ответ. – Слушай, что он сейчас творит?
– Свету радуется, – засмеялся Охотник, – Буланко, как наиграешься, спасительницу поблагодарить не забудь!
Конь, само собой, не услышал, продолжая самозабвенно носиться вокруг словно бы светящихся в утренних лучах сосен. Счастья ему, да и хозяину заодно.
– Мирава, – Охотник больше на своего коня не смотрел, – не увиливай! Не вынуждай нас с Буланко взаймы жить. Чем мы тебе помочь-отслужить можем?
Взаймы он жить не хочет… Свет взаймы – это еще не беда, бывает и хуже.
– Ты ведь ехал куда-то, когда зверинщиков встретил? – услыхала собственный голос Веселина. – Дела у тебя были? Верно?
– Были и есть.