Битва за Лукоморье. Книга 3

– Может, торфяники занялись? – Казимирович подобрался в седле, а по его лицу ясно читалось, что побратим сам своим словам не верит.

Лес тут сырой, вряд ли займется. А торфяники загореться могли бы, но есть ли они вообще в этом чужом мире… кто его знает?

– Что случилось? – Мадина переводила взгляд с одного богатыря на другого, ничего толком не понимая.

– Неладно, похоже, в округе, – великоградцу очень хотелось надеяться, что тревогу кони подняли напрасно, но нехорошее предчувствие шевелилось в сердце у воеводы всё сильнее. – Не отставай, Мадина Милонеговна. Терёшка, никакой погани поблизости не чуешь?

– Нет, – отозвался парень, напряженно вглядываясь в пестрые заросли кустарника вдоль дороги. – И камень не светится.

На всякий случай богатыри быстро натянули тетивы на луки и проверили крепления мечей. Отряд тронул коней с места, переходя на рысь. Разговоры прекратили, ехали молча, готовые ко всему: впереди Добрыня, замыкающим Василий, посередке Мадина, которую прикрывали великоградцы. По сторонам смотрели с неослабным вниманием, но тракт по-прежнему был пуст, только ветер ветками придорожных деревьев шелестел.

Гнедко не ошибся. Скоро дым учуяли и кони побратимов, а потом и всадники. И не только учуяли, но и увидели, когда тракт вскарабкался на округлый пологий холм и деревья словно отпрыгнули от обочин.

В низине, куда плавно сползала с нагорья желтая змея дороги, голубело большое озеро. Дальний его край даже отсюда, сверху, был еле различим, ближний берег – кое-где заболочен, а кое-где покрыт редким мелколесьем и россыпями цветастых валунов. За трактом лежали черные и золотые заплатки полей, за полями опять поднимались неровной грядой-дугой лесистые холмы, а у берега озера, верстах в пяти впереди, стоял город. Обнесенный белокаменными стенами и опоясанный полукольцом предместий да разбросанных здесь и там среди пашен деревушек.

Это мог быть только Кремнев.

А над его посадом висел дым пожара. Слоистые клубы, вспухшие тяжелым облаком над столицей Синекряжья, медленно сносило ветром в противоположную от тракта сторону, потому и увидели дым богатыри лишь сейчас. Затянуло грязно-серое марево и городские стены с башнями, едва сквозь него различимые.

– Ах ты ж худова мать… – вырвалось приглушенно у Василия.

Что-то неразборчиво пробормотал сквозь зубы и Терёшка, а Мадина, замерев в седле, так и вцепилась в поводья.

Добрыня привстал в стременах, пристально всматриваясь из-под ладони в сторону Кремнева. Толком разглядеть, какая дрянь творится под стенами, отсюда, с холма, не получалось – уж слишком далеко. Но очень походило на то, что горел городской посад, причем не в двух и даже не в трех местах.

* * *

Ветер сек лица, раздувал плащи всадников, стальные подковы гулко и слитно грохотали по твердой утоптанной дороге. Мелькали мимо размытыми синими и багряными полосами деревья, а следом вихрем клубилась-стелилась пыль. Лошадей послали в намет, тем паче что тракт впереди по-прежнему пустовал. Сзади – тоже. Ни встречного, ни попутчика, ни конного, ни пешего.

Некого было остановить по пути и расспросить, что стряслось. Не доносилось со стороны Кремнева и многоголосого колокольного набата, как при большом пожаре всегда бывает. Скверные предчувствия, дравшие упыриными когтями Добрыне душу, крепли с каждой минутой.

Когда за очередным выгоном показались каменные изгороди и плоские, чуть покатые крыши прилепившейся почти к самому тракту деревни, воевода натянул повод. Слегка ослабил его и сжал бока Бурушки коленями, поворачивая послушно перешедшего на рысь жеребца к темнеющим недалеко от дороги домам. За Добрыней и Терёшкой свернули с тракта и Василий с Мадиной.

Деревня оказалась большой, утонувшей в лиловых садах. Невысокие ограды с кованными из железных прутьев калитками, хлева, амбары и приземистые, длинные жилые постройки были сложены из серого булыжника и черного плитняка. Кое-какие дома были даже возведены в два жилья [19]: над нижним, каменным, надставлено второе, саманное, с выбеленными известью стенами и открытой галерейкой-гульбищем. Так строят на юге Бакана и в Кавкасийских горах, где леса тоже мало, а нижнее жилье нередко служит хозяевам сразу и стойлом для скота, и сараем.

Повсюду было тихо. Странно тихо. Очажные дымки над глинобитными кровлями нигде не поднимались, и путники поняли, что деревня пуста.

Следы поспешного бегства виднелись повсюду. Распахнутые настежь калитки, дворы, где хлопали на ветру забытые на веревках рубахи, рассыпавшиеся узлы с каким-то пестрым тряпьем, втоптанные в лужу у круглого каменного колодца на маленькой деревенской площади, – от всего этого по спине бежали мурашки. Не лаяли за заборами собаки, не мычали коровы. Пустовали на подворьях и хлева, рядом с которыми под навесами был сложен сухой кизяк, шедший здесь на топливо, – скотину хозяева угнали.