– Беги, – велел он через плечо девчонке, половчее перехватывая осиновый дрын. – К воде!
Как Терёшка и ждал, первыми вперед кинулись бебоки. Вслед за ними с места сдвинулась грузная туша бедака. Как и в прошлый раз, вештица не спешила пускать в ход волшбу: то ли хотела развлечься, решив, что беглецы так и так не уйдут и с ними можно поиграть, как кошке с мышками, то ли уверена была, что слуги справятся сами.
– Беги! – снова яростно прошипел Терёшка Миленке.
Он уже с отчаянием видел: бежать прикусившая до крови губу девчонка, чтоб ей пусто было, даже не думает – и его не бросит.
И тут над поляной раздался резкий птичий крик.
Большой серый гусь с широко раскинутыми крыльями, темные маховые перья которых окаймляла яркая снежная белизна, вынырнул из-за верхушек елей неожиданно – точно и вправду молнией упал с неба. Пронесся над прогалиной, едва не хлестнув крылом по морде отшатнувшегося анчипыря… и исчез в слепящей вспышке радужного пламени.
А когда пламя, полыхнувшее в трех шагах от беглецов, опало и погасло, Терёшка даже затряс головой, на какой-то шальной миг подумав, что или спит, или ему всё мерещится: рядом с ними стояла Ветлинка.
– Терёшечка, ягодка, держи!
Ловко брошенный Ветлинкой нож, который та первым делом торопливо выхватила из-за пазухи, парень поймал в полете за рукоять. Решив не удивляться больше никаким чудесам, он ощутил, как ладонь знакомо обдало теплом.
Камень в серебряной обоймице не просто светился – пылал неистовым синим огнем.
Отскочивших назад бебоков, которые, съежившись и прикрывая головы руками, пытались загородиться от слепящего света, просто разнесло на ошметки мертвой плоти и костей: по обоим, как плеть, хлестнул ярый лазурный луч. Вырвался он из середины лознякового щита берегини, который та успела переметнуть на руку.
А в следующее мгновение их – и беглецов, и ее саму – сшибло с ног и отшвырнуло в папоротники: вештица хрипло что-то выкрикнула, взмахнула рукой – и на лес, обступивший прогалину, обрушился порыв ветра. Черного, от которого застонали деревья.
Терёшка поднялся на колени первым – чтобы увидеть, как анчипыр плашмя заносит меч над Миленкой. Осиновый дрын, который он, падая, выронил, рука нашарила в папоротниках словно сама. Терёшка, вспомнив, как играл в волотовы городки, размахнулся и швырнул палку мертвяку точнехонько в висок.
От облезлой рогатой башки дрын отскочил, как от дубового пня, но мертвяка парень отвлек. Бедак развернулся к новому противнику, и Терёшка, подкатившись в кувырке нежити под ноги, полоснул его ножом по сухожилиям – под коленями. Наука дядьки Шумилы опять пригодилась.
Клинок, легко вошедший в гнилую плоть, сверкнул синим – и мертвяк тяжело пошатнулся. Но от удара огромнейшей ручищи Терёшка, поднимаясь на ноги, увернуться уже не успел. Острые когти полоснули по левому плечу, и парень, отлетев назад, крепко приложился правым боком и лопаткой о землю. Тут анчипыря из-за подрезанных сухожилий повело вбок, и он рухнул на левое колено.
Лучом, вылетевшим из щита Ветлинки, бедака наискось развалило до пояса. Хоть и был на сей раз этот луч узким и тонким: запас волшбы, накопленный в щите, почти иссяк. Потому и не отходят берегини далеко от реки. И не только из-за того, что их сила без текучей воды тает: для них самих долгое пребывание вдали от берега грозит небытием.
Ветер во второй раз пригнул к земле папоротники, в воздухе замельтешили вихри из опавшей листвы. Вештица, взмыв над прогалиной на высоту человеческого роста, стремительно заскользила к ним троим. Ее космы встали дыбом, она вновь величественно вскинула руки… и со вскриком заслонила ими лицо, так и не закончив заклятия.
Потому что над прогалиной снова разлился свет – теперь уже изумрудно-зеленый, живой – и на мгновение ослепил ведьму.
Недоплетенное заклятие ударило по самой вештице – с маху, откатом. Она покачнулась в воздухе – и рухнула наземь. Но на ноги поднялась сразу и заозиралась, не понимая, откуда появился волшебный свет. Нет, сдаваться тварь не собиралась. На искаженном злобой ощерившемся лице, в кривящихся чертах которого ничего человеческого уже не осталось, жутко горели бесцветные глаза.
Белый, как полотно, Терёшка глянул в ту же сторону, что и ведьма – и увидел Миленку, стоявшую посреди папоротников. Губы девчонки шевелились, тонкие руки сами собой двигались, будто вывязывая в воздухе узоры, а ладони наливались ясным свечением цвета весенней листвы. Сила, доставшаяся внучке и ученице знахарки Глафиры от бабки, никуда не делась: все эти три года она спала в крови и ждала своего часа. А та, что звала себя хозяйкой Миленки, на эту силу так и не смогла наложить лапу.
Вештица взвыла, когда высокий, уже по-осеннему побуревший папоротник, доходивший ей до бедер, вдруг вспыхнул ярко-зелеными искрами, точно из него вылетел рой светлячков, и цепко оплел ей ноги.
Выдраться из живых пут ведьме удалось, но еще несколько драгоценных мгновений она потеряла. И воздух со свистом рассек нож, который отчаянно метнул Терёшка.