Битва за Лукоморье. Книга I

Человек без лица поборол страх, собрав волю в кулак, – и снова прыгнул. Он думал, что самое страшное позади и хуже уже не станет. В момент кувырка так и показалось. На краткий миг боль отступила… но затем вернулась – стократ сильнее. Хорошо ему знакомая, обжигающая, острая и резкая, но теперь словно занялось пламенем все тело… Чародей не мог видеть себя со стороны, иначе оледенел бы от ужаса. Сейчас он напоминал бесформенную и безликую освежеванную тушу с подобиями рук и ног – вся плоть как бы вывернулась наизнанку и влажно поблескивала на свету. Он по-прежнему «видел» и, превозмогая немыслимую муку, кое-как развернулся. Марево над кинжалом теперь сверкало ослепляюще, сошедшим с небес пурпурным солнцем. Обрамляя сияющий круг, клубились и вздрагивали черные завихрения. Они словно тянулись к нему, и чья-то властная, непреклонная воля теперь уже не предлагала, а приказывала, принуждала: дальше! Еще один прыжок! Последний.

Человек без лица и тела с трудом шагнул к пню. Черная волшба всё еще терзала изуродованную плоть, но чародей молча шел, как во сне, до конца не понимая, что делает. Ему казалось, что сознание оставило его и он просто подчиняется чужой воле. Не мог не подчиняться. Он должен… Иначе сойдет с ума. Еще один кувырок. Всего лишь раз… И будь что будет… Уже теряя сознание, человек прыгнул… кувыркнулся… и приземлился у пня уже не человеком…

Волколак недолго лежал на сырой земле. Глухо рыча от затихающей боли, он медленно поднялся и пошатнулся на непривычных ногах. Мокрая шерсть, будто у новорожденного зверя, облепляла мощное, высокое тело. Он посмотрел новыми глазами на свои когтистые руки и, вобрав в широкую грудь побольше воздуха, задрал голову и торжествующе взвыл…

* * *

– Эх, хорошо б сейчас на охоту, а? По лесам княжьим зверя погонять, по полям заливным птицу пострелять. В прошлый раз славная охота была…

Наезженная широкая дорога через Базаний лес тянулась меж высоких белых тополей с серебряно-зеленой, уже начавшей желтеть листвой. В воздухе чувствовался тонкий запах сырой земли и опавших листьев, рассветный туман уже почти развеялся, растворившись среди деревьев, и начинало ощутимо па́рить. Шелестели на легком ветерке о чем-то своем ветки, липли к лицу невесомые, прозрачные осенние паутинки, пересвистывались звонко в подлеске мелкие пичуги. На кустах шиповника вдоль дороги рдели доспевающие ягоды, словно россыпи алых бусин.

День обещал быть жарким, и Добрыня Никитич отстегнул спасавший от утреннего холода плащ, сложил и сунул в большую седельную сумку. Конь Добрыни, Бурушко, тряхнул гривой и фыркнул, продолжая мерно цокать по дороге, еще мокрой от росы.

Посольский отряд тащился густым, тесно обступившим дорогу лесом уже долго. Из Кулигова, что стоял на Сухман-реке, выехали задолго до рассвета, чтобы не терять времени. А со дня отъезда из Великограда миновала целая неделя… невыносимо долгая неделя скучной поездки по Южному тракту, ведущему в Алырское царство…