Битва за Рим

«Час настал, – подумал Митридат. – Мой двор выслушал новости из Пергама. И теперь они вынесут приговор. Не римлянам. Мне. Если я сдамся, покорно прижмусь к земле и дам этим алчным римским посланникам болтать, что они сенат и народ Рима, и буравить мои границы, то мои люди начнут презирать меня. Они перестанут меня бояться. И тогда кто-нибудь из моих кровных родственников сочтет, что пора меня сменить. Взрослых сыновей у меня много, и у каждого есть мать, жаждущая дорваться до власти. И не стоит забывать о моих двоюродных братьях царской крови: Пелопиде, Архелае, Неоптолеме, Леониппе. Если я лягу под римские мечи, поджав хвост, как жалкая шавка, кем меня римляне и считают, то не быть мне более царем Понта. Мне и в живых тогда не быть. Значит, пришло время воевать с Римом. Я этого не хотел, и, вероятно, они тоже. Это сделали три алчных посланника. Итак, я начинаю войну с Римом!»

И тут, как только он принял решение, Митридат почувствовал огромное облегчение. Будто тяжкая ноша внезапно упала с его плеч и рассеялись бродившие в душе тучи. Он, казалось, вдруг увеличился в размерах, его выпученные глаза засверкали – Митридат восседал на троне, словно гигантская золотая жаба. Понт начинает войну. Понт накажет Мания Аквилия и Гая Кассия в назидание другим. Понт захватит римскую провинцию Азия. Понт пересечет Геллеспонт, откроет себе путь в Восточную Македонию – и войдет туда. Понт пойдет по Эгнациевой дороге на запад. Понт пройдет морским путем из Эвксинского в Эгейское море и будет расширять свои владения, пока сам Рим и вся Италия не согнутся перед понтийскими воинами и понтийскими кораблями. Царь Понта станет царем Рима. Царь Понта будет самым великим правителем в истории мира, он превзойдет даже Александра Великого. Его сыновья будут править в таких отдаленных землях, как Испания и Мавретания. Его дочери станут царицами повсюду от Армении до Нумидии и далекой Галлии. Все богатства мира будут принадлежать его властелину, все красавицы мира, все земли! Тут он вспомнил своего зятя Тиграна и улыбнулся. Можно позволить Тиграну владеть Парфянским царством – и пусть идет дальше на восток, хоть до самой Индии и всех тех неизведанных стран, что лежат за ней.

Но вслух царь не объявил, что начинает войну с Римом. Он лишь сказал:

– Пошлите за Аристионом.

Во дворце сгустилось напряжение. Никто не знал, что именно происходило с грозным властителем, восседавшим на усыпанном драгоценными каменьям троне. Но что-то происходило.

И вот в зал для аудиенций вошел высокий, необыкновенно красивый грек, одетый в тунику и поверх нее хламиду. Абсолютно непринужденно, безо всякого смущения он пал в ноги царю.

– Встань, Аристион. Есть работа для тебя.

Грек поднялся и застыл в благоговейном полупоклоне. Эту позу он долго репетировал перед зеркалом, которое царь Митридат весьма предусмотрительно распорядился поместить в роскошных покоях грека. Аристион не мог на себя нарадоваться: ведь ему удается балансировать между низкопоклонством, которое только вызвало бы у царя презрение, и независимостью в поведении, которая неизбежно навлекла бы царский гнев. Уже почти год он пребывал при понтийском дворе в Синопе. Путь из родных Афин был долог. Но он был перипатетиком, странствующим философом школы, основанной последователями Аристотеля, и понял, что навар пожирнее нужно искать не в Греции, Риме или Александрии, а в землях, не столь богатых такими талантами, как он. Ему повезло, он обнаружил, что царь Понта нуждается в его услугах: царь сознавал, что недостаток образования – его слабое место, он испытывал от этого неловкость еще со времени своего визита в провинцию Азия десять лет назад.

Осторожный, Аристион повел обучение в форме бесед, ублажая слух царя историями о закатившемся могуществе Греции и Македонии, о непрошеной и ненавистной власти Рима, об условиях предпринимательства и методах торговли, говорил о географии и истории мира. В конце концов Аристион стал считать себя царским судьей во всех вопросах философии и вкуса, а совсем не педагогом.

– Мысль о том, что я могу быть тебе полезен, переполняет меня восторгом, могущественный Митридат, – сладким голосом сказал Аристион.

Тогда царь перешел к следующему этапу, решив продемонстрировать, что все эти годы, когда его подданные, возможно, полагали, что он боялся воевать с Римом, он в действительности думал о том, как именно он начнет эту войну.

– Ты достаточно родовит, чтобы иметь политический вес в Афинах? – неожиданно спросил царь.

Аристион не выдал удивления. Он выглядел просто обворожительно.

– Да, мой властелин! – соврал он.

В действительности он был сыном раба, но все это давняя история. Никто этого не помнил, даже в Афинах. Внешний вид значил все. А его внешность была впечатляюще аристократична.