Битвы далёкого севера

– Дремлю, вдруг черёмухой опахнуло меня, запах такой сладкий, – Макеев затягивается, дым густой, едучий пускает. – Глаза открыл, баба идёт, в платье белом, до пят. Из благородных. Я ей говорю, а ну-ка гражданочка, погоди. А она шасть – за покрывало, что на стенке висит. Я его рукой дёрнул, а там стена каменная. Как бы побег не устроила нашим буржуям эта дамочка.

– Приблазнило тебе, Макеев, – гудит Севастьяныч, усмехаясь. – Ты сколько уж без сна-то?

– Третий день на ногах.

– Иди, отдыхай, только пальбу спросонья не устрой.

Макеев в комнату к буржуям заглянул, спят контрреволюционеры. Докурил самокрутку. Хотел на пол бросить, да постеснялся на красоту резного паркета сорить. Сжал окурок в кулаке.

– Ну, ты поглядывай, – нахлобучил обратно фуражку командир и ссыпался вниз по лестнице. На площадке остановился, оглянулся на портрет красавицы, хмыкнул и ушел отдыхать.

Студентик чаю напился, дремлет. Сашка читает книгу, губами шевелит, удивляется тому, как буржуи сказкам верили. Скоро его срок часовым стоять, как раз «собачья вахта»****, самое тухлое время. Поглядывает матрос на часы, снятые позавчера с контрика*****, вот уж пять минут до полуночи. Пора и вставать. Надел бескозырку, манлихер на плечо повесил, книжку в карман бушлата сунул.

Севастьяныч ушёл, Сашка в его нагретое кресло уселся. Мельком глянул в камеру, дрыхнут буржуи. Книжку вытащил, огляделся. Нет никого, на посту читать нельзя, но интересно, как там с картами разберётся Германн. Невезучий офицерик.

Во дворце тишина. Только лампочка над головой иногда потрескивает.

«Германн трепетал, как тигр, ожидая назначенного времени. В десять часов вечера он уж стоял перед домом графини. Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светились тускло; улицы были пусты», – читал Сашка, забыв о буржуях.

Что-то легонько щёлкнуло на лестнице. Матрос голову поднял, прислушался. Никого. Может, Макеев идёт пост проверять? Встал, книжку в карман пихнул.

Вдруг с лестницы женщина в белом платье. И черёмухой запахло, как в детстве, в деревеньке под Рязанью.

– Стой! – Сашка схватил манлихер, но тот из руки выскользнул, на пол грохнулся.

Женщина мимо проскользила, и к буржуям в камеру!

– А ну стой! – Сашка манлихер поднял, и за ней.

Некоторые буржуи головы подняли, видно грохот упавшей винтовки разбудил. А женщина меж ними плавно прошла, огляделась и кому-то пальчиком погрозила.

Чок-чок-чок на лестнице. Макеев примчался. Волосы ко лбу прилипли со сна, с револьвером в руке.

– Она это! Она! – кричит. Тут уж все проснулись.

А женщина засмеялась, как колокольчик валдайский, и в стенку вошла. И пропала. Арестанты спросонья возмущаются, а дамочки никто из них видел. Не успели, так быстро она промелькнула.

– Вы бы, господа комиссары, дали нам выспаться, что за шум некстати! – захрипел толстяк седой, укрываясь богатой шинелью с красными отворотами******.

– Спите, ваше превосходительство, спите, граждане буржуи, – Макеев быстро их посчитал. Все на месте. Вышел и двери закрыл.

Сашка стоит, глаза выпучил, но манлихер крепко держит. Командир Сашку отвёл подальше, огляделся и к уху наклонился.

– Я вполглаза спал, вдруг грохот слышу наверху, вскочил и сюда, – шепчет Макеев. – Бегу, а портрет-то над лестницей пустой! Рама одна!

Матрос посмотрел на закрытые двери, вышел на площадку, вернулся.

– На месте княгиня эта, – головой качает. – Да не верю я в блазнил******* всяких. Тут, наверно, ход какой в стене есть.

– Ну ладно, – Макеев револьвер в кобуру засунул. – Нам эти бабы ни к чему. Наше дело контрреволюционеров караулить. Зорко гляди, матрос. Я сейчас оправлюсь, и к тебе поднимусь. Опасаюсь, как бы побега не было. Осрамимся перед Дзержинским крепко. Изловить бы эту бабу!

Брякнуло в окно. Ещё раз. Студент голову поднял. По стеклу, растаивая, ползут вниз комочки снега. Открыл створку. Сморщился от холода. По Литейному гуляет ветер, снег порхает. Внизу патруль Красной Гвардии, человек двенадцать. У каждого винтовка на чёрном ремне.

– Эй, кто такой? – кричит снизу парень разбитной, в смятом картузе. Цигарка прилипла к нижней губе. – Открывай двери!

Сзади Макеев, оттолкнул Владимирского.

– Что орёшь?! – свесился за окно. – Андрюха, ты?

– Здорово, Макеев! – сплюнул тот цигарку. – Охраняешь кого?

– Тюрьма тут временная, – Макеев махнул рукой. – Не мешайте.

Закрыл с дребезгом стеклянным окно командир. Повернулся к студенту.

– Ну дела, – мотает головой. – Баба тут скользкая, белая. Из портрета выходит и бродит по дворцу.

Севастьяныч в кресле глаза открыл, недовольно бурчит, дескать, ерунда это. Владимирский задумался.

– У меня брат здесь лежал, когда его в Пинских болотах ранило, – говорит студент. – Рассказывал, что по ночам хозяйка дворца, как привидение, здесь появлялась. Кто не спал от боли, того успокаивала.

Задумался Макеев.

– А ну, пошли со мной все.

Пришли к камере. Там буржуи на выводку просятся. Севастьяныч их по одному конвоировать принялся до сортира.

Сашка послушал студента, почесал затылок.

– А как же Пиковая Дама? – говорит. – Сам же мне стихи читал.