Битвы за храм Мнемозины: Очерки интеллектуальной истории

Способствуя осмыслению альтернативного характера социального бытия в прошлом, настоящем и будущем, книга Ю. М. Лотмана «Культура и взрыв» восполняет ощутимый пробел, который доселе существовал в исторических, историко-культурных и философских исследованиях. Она меняет наши представления о мире и законах его развития, что делает ее незаурядным явлением отечественной культуры. Практически каждый абзац этой книги может быть развернут в солидную монографию, став прочной базой для новых исследований. К сожалению, идейное богатство книги Ю. М. Лотмана лишь в незначительной степени востребовано нашими современниками. Не беда! Этой небольшой книге суждена долгая жизнь.

Но муза, правду соблюдая,Глядит: а на весах у нейВот эта книжка небольшая

Томов премногих тяжелей[168].

III

Целесообразно выделить пять уровней рассмотрения проблемы поиска исторической альтернативы.

Первый уровень.

Поиск исторической альтернативы имеет онтологический статус: он ведется и меняет свой вектор в реальном социальном пространстве и реальном времени. Такой же статус имеют различные социальные утопии, возникающие в это время, и проекты государственных преобразований, которым впоследствии не будет суждено воплотиться в жизнь, — все они принадлежат культуре своего времени и не могут быть от нее безболезненно отчуждены.

События происходят здесь и теперь. Процесс поиска еще не завершен во времени: настоящее время еще не успело превратиться в прошлое, наоборот, оно тесно связано с недавним прошлым, со вчерашним днем, и строит различные планы на ближайшее и отдаленное будущее[169]. Это — малое время

истории[170].

Грядущие результаты этого поиска и сроки, потребные для достижения желаемой цели, вызывают ожесточенные споры. Споры ведутся как о самой «сокровенной цели», так и о средствах ее достижения (моральных и аморальных, приемлемых и неприемлемых, реальных и умозрительных). Споры из сферы теоретических дискуссий плавно перетекают в сферу практической политики, и наоборот.

В качестве социального пространства, как правило, выступает столица, где «гремят витии»; провинция — дело иное, там царит «вековая тишина». Впрочем, возможны исключения: по ироничному, но исключительно точному наблюдению поэта Давида Самойлова, «в провинции любых времен есть свой уездный Сен-Симон».

Субъекты поиска принадлежат к политической и интеллектуальной элите

общества; безмолвствующее большинство не принимает ни малейшего участия в этом процессе, о котором мало что знает, питаясь слухами и сплетнями. Хотя результаты поиска исторической альтернативы неизбежно скажутся на судьбе всего общества, большинство не осознает это, равнодушно наблюдая за происходящим или глумясь над неудачными попытками изменить привычное течение дел. Господствует практически всеобщая иллюзия, что решение судьбы большинства от него самого совершенно отчуждено и никак не зависит. Применительно к «петербургскому» периоду истории России можно смело утверждать, что пушкинская ремарка «народ безмолвствует» еще не написана или, по крайней мере, не успела стать банальной от слишком частых повторений.

Второй уровень. Поиск исторической альтернативы завершен в реальном социальном пространстве и реальном времени. Проблема поиска утратила онтологический статус. Событие совершилось и приобрело статус исторического факта. Восторжествовала ирония истории: осуществляемые намерения превратились в свою противоположность. Кажется, что все уже окончательно решено и что новых возможностей для исторического выбора, по крайней мере при жизни этого поколения, больше не предвидится. Одна из противоборствующих тенденций одержала победу и предстала в качестве единственно возможного пути исторического развития — закономерного и необратимого. Такая трактовка минувших событий получает санкцию официальной идеологии и становится непреложным фактом для ученых, считающих, что история не терпит сослагательного наклонения. Именно с этого момента побежденная тенденция начинает восприниматься как досадная случайность, изначально не имевшая ни малейшего шанса помешать поступательному движению истории, — случайность, которой можно безболезненно пренебречь при осмыслении закономерного хода исторического процесса.

Однако далеко не все разделяют эту точку зрения. Еще живы люди, имевшие непосредственное отношение к выбору исторической альтернативы и хорошо осведомленные о скрытом механизме принятия тех или иных решений. Они хранят память о былом в его незавершенности и пытаются понять как смысл минувших событий, так и свое место в них. Настоящее не является для них единственно возможным следствием прошлого, непосредственное восприятие которого сохранилось в их памяти, где не угасает «минувшего зарница». Для них история — «догадок сеть», продолжающийся процесс, в котором «мы часто действуем случайно»[171].