Блад: глубина неба

Пройдя по длинному коридору, он занял один из кабинетов, выставив за дверь его хозяина. Мы с Юной вошли следом. Я не видел её почти год, и Тень изменилась: в её косе стало больше белого, чем чёрного; правую часть лица ото лба до подбородка рассекал шрам, проходя через глаз, полностью закрытый бельмом. На её плечах — полковничьи погоны; две верхние пуговицы кителя расстёгнуты, и я вижу, что за пазухой Юны дремлет старая, растрёпанная Точка. Вспоминаю, что мой кот так и остался у Анны. Почему-то это меня сейчас занимает больше, чем собственное моё чудесное спасение, которое я, наверное, до конца ещё не осознаю.

Ортиз приглашает сесть. Какое-то время изучает меня своим проницательным, но непроницаемым взглядом. Кивает собственным мыслям.

— Тень поручилась за тебя головой, Винтерсблад, — с места в карьер начинает он, — отец Себастиан подтвердил твою невиновность.

— Так это был ваш шпион?

Голос мой звучит пресно, и я понимаю, что устал настолько сильно, что не в состоянии даже удивляться. Или радоваться. И уж тем более — бояться.

— Не шпион. Он мой исповедник. Человек, которому я полностью доверяю. Ты вляпался в густое дерьмо, Винтерсблад. Почему ты лгал под присягой?

Видимо, имеет в виду, почему я не рассказал правду о мальчишке.

— Потому что так было правильно, — отвечаю.

Язык едва ворочается, словно я пьян. Нечёткая комната медленно плывёт вокруг моего стула.

— Солгать под присягой — правильно? — удивление Ортиза выдают лишь поднятые брови; голос остаётся бесстрастным.

— В этом случае — да.

— А шантажировать фальшивомонетчиков вместо того, чтобы сдать их госбезопасности? Это правильно?

— Нет.

— Тогда почему ты так поступил?

— Потому что у меня не было выбора.

— Выбор есть всегда.

— Если между «плохо» и «очень плохо» — это выбор, то да, он у меня был. И я выбрал «плохо».

— Применительно к себе.

— Разумеется.

— В рамках страны у тебя был выбор поступить правильно или неправильно.

— Со всем уважением, — сил не хватает даже на усмешку, — рамки страны для меня слишком просторны.

Ортиз чуть склоняет голову набок и приподнимает бровь, словно делает какие-то выводы.

— Но для тебя всё едва не закончилось «очень плохо». Даже «слишком плохо». У тебя какая-то своя мораль, — задумчиво протягивает он, — и своя правда… Я хочу, чтобы ты работал на меня.

— В рамках страны? — сарказм не удаётся: язык меня слушается скверно.