Блад: глубина неба

— О, какие роскошества, — протянула она, окинув взглядом поднимающуюся к потолку по углам плесень, мокрые пятна на отсыревшей штукатурке и перекосившиеся половицы, — конечно, не сравнить с тем «сараем», который оплатил для тебя Ортиз в самом центре города! Я бы тоже на твоём месте пренебрегла им и жила здесь. Поближе к… к-хм… природе, — скептически выгнув бровь, заключила она.

— Зато здесь мне никто не мешал, — буркнул Блад.

— Пить? — Тень хотела пройти из прихожей в единственную комнату, но офицер стоял в дверном проёме, уперевшись ладонью в косяк, и не собирался её пропускать.

— Ты же знаешь, я не пьянею.

— Но, вижу, очень стараешься, — она окинула его неодобрительным взглядом: лохматого, небритого, босого, по пояс раздетого, с волочащимися по полу отстёгнутыми подтяжками.

На его теле, словно выцветающие чернильные кляксы, темнели последствия допросов в госбезопасности. Пара свежих швов, стягивающих особо глубокие рассечения… С подполковником не церемонились.

— Ты шил себя сам?

Блад невесело хмыкнул, сделав очередной глоток виски прямо из бутылки:

— Таким ублюдкам, как я, врач не положен. Хорошо хоть ниток с иглой не пожалели, — ещё глоток.

Юна помолчала. В дверном проёме позади офицера виднелась часть комнаты: разбросанные по полу пустые бутылки; смятые пачки из-под сигарет; с десяток переполненных пепельниц, стоявших на тумбочке, на стуле и на полу; брошенная там же скомканная рубаха; китель, висящий одним плечом на спинке стула, как крыло подбитой птицы; край застеленной, но помятой кровати. Если Блад спал, то прямо поверх покрывала. И наверняка — не раздеваясь.

Тень перевела взгляд на офицера, хотела полушутя упрекнуть его в неподобающем для военного бардаке, но встретилась с ним глазами и осеклась. Она увидела то, что осталось от него после всего пережитого, и это больше всего походило на остов обглоданного морем и выброшенного на берег корабля, какой ей однажды довелось видеть ещё в детстве, на островах. И сам Блад стоял сейчас перед ней, как истерзанный штормом фрегат на отмели: измождённо кренясь на бок, подпирая плечом косяк своего проплесневелого жилища.

— Это всё уже закончилось, Винтерсблад, — голос Тен звучал не так уверенно, как обычно: сейчас, глядя в эти серые потухшие глаза, она чувствовала себя неуютно и беспомощно, — твоё имя очистили, допуск к боям дали, даже повысили в должности. Вернёшься на дредноут, и всё наладится.

— Угу, — Блад кивнул и снова отпил глоток из бутылки.

Юна не знала, что ещё сказать. Молчание затягивалось.

— Пойду, пожалуй, — Тень прикоснулась к его плечу и собралась уже открыть дверь, как вдруг Винтерсблад нарушил своё угрюмое молчание.

— Я теперь у Ортиза, — негромко произнёс офицер, — что-то вроде твоей дрессированной сороки. Но мне, в общем-то, плевать. Я ничего не чувствую, Юна. Совсем. Вообще. То, что болело так сильно, — он вскользь касается рукой своей голой груди, — и так долго — прошло. Не болит даже то, что не болеть не может, не умеет… во всяком случае — при жизни. Как будто на том дворе меня всё-таки расстреляли…

Юна долго молчала, о чём-то думая. Блад успел выкурить две сигареты, пока она, наконец, не ответила.

— Знаешь, когда за меня умирали… после ритуала… иногда я ловила себя на том, что не чувствую собственного тела. Или какой-то его части. Сначала мне казалось, что эта часть отнялась, её парализовало. Но потом я поняла: всё дело в боли. Той, которую я делю с умирающими за меня. Но для меня она в разы сильнее, чем для них. Иногда она настолько сильная, что я перестаю чувствовать и её, и собственное тело. Возможно, именно благодаря этому моё сердце выдержало столько ритуалов, ведь большинство шаманов не доживают и до четвёртого…

— Мне кажется, своё я размотал, как лебёдку, и теперь вместо него осталась пустая железная бобина.

Юна хотела что-то сказать, но всё, что приходило ей сейчас в голову, выглядело смешным и куцым. Поэтому она, желая хоть как-то поддержать, просто прикоснулась к Винтерсбладу, положила свою ладонь туда, где должно быть сердце и… ничего не почувствовала. Сердце у подполковника действительно не билось! Женщина подняла потрясённый взгляд и наткнулась на полуулыбку, спрятавшуюся в уголках губ офицера. Он накрыл её ладонь своей, перевёл на правую сторону груди, и Юна ощутила под пальцами его сердцебиение.

— Как же так? — удивилась она.

Винтерсблад пожал плечами. Несколько секунд они так и стояли: её рука на его груди под его ладонью. А потом Блад наклонился к Юне и порывисто её поцеловал. Она ответила ему с тем же пылом. Он шагнул вперёд, прижал Юну к стене; его пальцы принялись с нервным нетерпением расстёгивать медные пуговицы: китель Тен, как всегда, был застёгнут на все. Последняя пуговица, не выдержав торопливого рывка, отлетела в сторону и звякнула где-то неподалёку. Следом полетел на пол и сам китель.

Подполковник намотал косу Тени на своё запястье и настойчиво потянул вниз. Юна, запрокинув голову, впилась пальцами в его плечи; прерывистое дыхание Блада обожгло её кожу, и по телу женщины прокатилась волна блаженной дрожи.