Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 1. На краю пропасти

– Ну вот, пожалуйста! Это невозможно. Контрольный пакет в пятьдесят процентов дает вам власть над «Струанз», а согласиться на такое я не имею права. Вы требуете, чтобы я, нарушив завещание Дирка и принесенную мною клятву, отказался от абсолютного контроля. Извини, но это невозможно.

– Из-за клятвы перед Богом, которого ты не знаешь, которого не познать, в которого ты не веришь? Во исполнение последней воли пирата, который уже больше ста лет как мертв?

– Какова бы ни была причина, ответ один: спасибо, нет.

– Ты вполне можешь потерять всю компанию.

– Нет. У нас, Струанов и Данроссов, контрольный пакет – шестьдесят процентов голосующих акций, и всеми акциями голосую я один. Что я могу потерять, это все имеющиеся у нас материальные активы. Тогда мы перестанем быть Благородным Домом, а это, Бог даст, тоже никогда не случится.

Последовало долгое молчание. Потом Мата произнес дружелюбным, как всегда, голосом:

– Наше предложение остается в силе в течение двух недель. Если тебе не повезет и у тебя ничего не выйдет, ты сможешь возглавить синдикат. Свои акции я буду продавать или одалживать по двадцати одному доллару.

– Ниже двадцати, но не по двадцати одному.

– Они упадут так низко?

– Нет. Просто у меня привычка такая. Двадцать лучше, чем двадцать один.

– Да. Хорошо. Тогда посмотрим, что принесет нам завтра. Желаю хорошего джосса. До свидания, тайбань.

Данросс положил трубку и маленькими глотками допил шампанское. Положение было аховое. «Старый черт Прижимистый, – снова подумал он, восхищаясь тем, как ловко тот все обделал, – так неохотно согласился не продавать и не обменивать акции „Струанз“. И это зная, что осталась всего тысяча! Зная, что прибыль от почти шестисот тысяч уже в кармане. Как умеет торговаться этот старый ублюдок… И очень грамотный ход со стороны и Ландо, и Прижимистого – сделать новое предложение именно сейчас. Сто миллионов! Господи боже, тогда Горнт уже не позволил бы себе такое! С этой суммой я разнес бы его на кусочки, тотчас приобрел бы контрольный пакет „Эйшн пропертиз“, а Дунстана отправил пораньше на пенсию. Потом я мог бы передать Благородный Дом в прекрасном состоянии Жаку или Эндрю и…

И что дальше? Что мне делать тогда? Удалиться на вересковые пустоши и стрелять куропаток? Закатывать многолюдные приемы в Лондоне? Или пройти в парламент и дремать там на задних скамьях, пока проклятые социалисты отдают страну „комми“? Господи, я сойду с ума от скуки! Я…»

– Что? – вздрогнул он. – О, извини, Пенн. Что ты сказала?

– Я сказала, что, судя по всему, новости плохие.

– Да. Да, так и есть. – Тут Данросс ухмыльнулся, и всех неприятностей будто не бывало. – Судьба! Я – тайбань, – довольным голосом произнес он. – Чего еще можно ожидать? – Он взял в руки бутылку. Она была пуста. – Думаю, мы заслужили еще одну… Нет, моя кошечка, я сам достану. – Он направился к холодильнику, который был незаметно встроен в широкий старинный китайский буфет красного лака.

– Как ты со всем этим справляешься, Иэн? Такое впечатление, что с тех самых пор, как ты стал тайбанем, все время что-то не так. Вечно какая-нибудь беда – с каждым телефонным звонком. Ты все время работаешь, никогда не берешь отпуск… Ни разу не брал после нашего возвращения в Гонконг. Сначала твой отец, потом Аластэр Струан, потом… Когда-нибудь несчастья прекратят сыпаться как из ведра?

– Конечно нет, такая работа.

– А она стоит того?

Он сосредоточенно смотрел на пробку, понимая, что этот разговор ни к чему не приведет.

– Разумеется.

«Для тебя, Иэн, да, – думала она. – Но не для меня». Через некоторое время она сказала:

– Значит, ничего, если я уеду?

– Да-да, конечно. Я присмотрю за Адрион, и о Дункане не беспокойся. Просто развейся и сразу назад.

– Ты в воскресенье участвуешь в гонках по холмам?

– Да. А потом лечу в Тайбэй и возвращаюсь во вторник. Беру с собой Бартлетта.

При слове «Тайбэй» она подумала, что, может быть, там есть девица, особенная девица, китаянка, совсем юная, с гладкой шелковистой кожей, полная тепла. Не то чтобы много теплее, мягче или стройнее ее, Пенелопы, но вдвое моложе.

«У нее всегда наготове улыбка, и за плечами нет этих согнувших меня лет, когда нужно было выживать. Лет моей никудышной юности, чудных и ужасных лет войны, рождения детей и ухода за ними и рутины замужней жизни, которая изматывает, даже если твой муж – прекрасный человек.

Да, хотела бы я знать. Будь я мужчиной… Здесь столько красоток, которые так и стремятся угодить, которые так доступны. Если верить даже десятой части того, что говорят».

Она смотрела, как Иэн наливает шампанское.

«Прекрасное вино – эти замечательные пузырьки и пена… А его лицо такое энергичное, угловатое и такое ужасно милое. Может ли женщина обладать мужчиной дольше нескольких лет?»

– Что? – спросил он.

– Ничего, – любовно ответила она. И чокнулась с ним. – Будь осторожен на этих холмах.

– Конечно.

– Как ты управляешься со своим положением тайбаня, Иэн?