Положение Бланки в конце 1226 года было, несомненно, шатким. Не было никакой правовой базы, определяющей характер ее власти. Регентство не было предусмотрен законом, а сам термин "регент" в его политическом смысле появился только в XIV веке. Правда, феодальный обычай предусматривал, что вдова может иметь опеку над своими несовершеннолетними детьми и опеку над земельными владениями, но она оставалась зависимой от совета вассалов. Формулировки в документах, составленных окружением покойного короля, с целью передать управление делами его вдове, расплывчаты: в них говорилось, что умирающий Людовик VIII передал ей "попечительство и опеку" над королевством и его сыном, или что она будет иметь "опеку" над ними. Поэтому она будет "попечителем", или "опекуном" короля и королевства, хотя неясно, какие полномочия это ей давало. Все должно было зависеть от ее способностей и сил оппозиции. Мы знаем, что, начиная с ноября и декабря 1226 года, ее имя, наряду с именем Людовика IX, фигурирует в 78 из 87 актов, что свидетельствует о ее важности в принятии решений.
Новый король, поначалу казался весьма невнятным. В 12 лет он был еще далеко не взрослым, но уже и не совсем ребенком. Перед коронацией его даже посвятили в рыцари. Однако к нему относились не как к таковому, что де-факто исключало его из власти. Следует помнить, что в Средние века о детстве людей говорили очень уничижительно, а точнее, вообще не говорили. Человек начинал реально существовать только тогда, когда он становится взрослым, то есть способным выполнять работу взрослого человека. А когда это король, то его работа — это война и управление. Вот почему Иоанн Солсберийский в своей
Однако хронисты, признавая, что Людовик IX находился под опекой своей матери в 1226–1227 годах, считают, что эта опека была слишком тесной и длилась слишком долго. "Он не делал ничего, что было бы ей неприятно", — писал трубадур Сорделло, а по словам Матвея Парижского, бароны жаловались, что король "предпочитает совет женщины больше, чем верховенство справедливости", и "они были возмущены тем, что королевством королевств, то есть Францией, должна управлять женщина". Упрек повторялся постоянно. В
Бароны не могли смириться с тем, что королевством правит женщина. "Франция очень несчастна, господа бароны, когда женщина владеет ею", — писал поэт Гуго де Ла Ферте, который обратился к государю: "Сир, пошлите за вашими баронами. Договоритесь с ними, приведите к власти своих верных баронов, которые возглавят Францию. И пусть священнослужители идут в свои церкви и молятся. Король, не лжет та пословица, которая гласит, что женщины умеют вредить тому, кто хочет любить баронов. Король, не верь, что страна привязана к женщине, но призови тех, кто любит носить оружие". Власть узурпирована "женским родом", что подтверждает Менестрель из Реймса: бароны, по его словам, "думали только о зле по отношению к королеве Франции". Когда они часто собирались вместе, то говорили, что во Франции нет никого, способного управлять страной. Они видели, что король молод, как и его братья, и не обращали внимания на на его мать. Более того, эта женщина была иностранкой, окруженная испанцами, говорили ее недоброжелатели, и она растрачивает королевскую казну, чтобы отправлять деньги в Кастилию. В одном из своих памфлетов Гуго де Ла Ферте пишет: "Правда ли, что она так любит своего маленького сына, что не хочет, чтобы он изнурял себя, часто деля богатства ее дома. Но она отдает и делится им в изобилии. Она много посылает в Испанию и вкладывает много средств в укрепление Шампани, окружая замки крепкими стенами". "Она авторитарна, жестока, свирепа, ― продолжает он, ― Если бы наша госпожа родилась в Париже, она была бы королевой по справедливости. Но ее сердце достаточно яростно, я думаю, чтобы возмутить знатного барона и воспитать вероломного предателя, так что она заставляет хороших выглядеть плохо, и благодетельствует самым неблагородным".