Блек. Маркиза д'Эскоман

— Нет, сударь, нет! — вскричал Анри, выпрямившись и подавляя свое волнение. — Совесть есть совесть, и с ней не заключают сделок. Позорный поступок, совершенный кем бы то ни было, продолжает оставаться таковым, даже если его совершил мой брат. Я не покину вас. Если бы вашим противником был не Грасьен, то я пожелал бы занять ваше место; меня он оскорбил гораздо больше, чем вас. Но какие бы узы ни связывали меня с ним, своим присутствием я дам ему понять, какое отвращение я испытываю к его мерзкому поступку. И если вы должны стать его возмездием, то я буду олицетворять его раскаяние. Идемте же, сударь, идемте!

— Это решение, мой юный друг, продиктовано мужественным и великодушным сердцем. Я не нахожу других слов, чтобы выразить то уважение, которое внушают мне ваши высокие чувства; но повторяю вам, я нанес такое сильное оскорбление вашему брату, что всякая надежда на возможность примирения на месте поединка была бы призрачной, подумайте об этом.

— Ах! Если бы я был свободен, сударь, — вскричал Анри, — Тереза была бы счастлива, честь ее была бы восстановлена… хотя… О! Это воистину ужасно! Брат! Но, сударь, хотя мы и близнецы, наши характеры настолько различны, насколько схожи наши черты: он живет в шуме балов и пирушек; я же веду жизнь, полную одиночества. После его возвращения в Париж я виделся с ним всего дважды… Однако я удалился от темы нашей беседы. Я в некотором роде прошу у вас прощения за преступление, совершенное другим. И когда вы ее снова увидите, шевалье, — а я надеюсь, каким бы противоестественно жестоким вам ни казалось подобное пожелание, что вы увидитесь с ней вновь, — скажите ей, что тот, кто так ее любил и кто все еще продолжает ее любить, не пожелал покинуть ее отца в этот решающий миг, чего бы это ни стоило его сердцу!

Шевалье протянул руку молодому человеку, а затем, бросив взгляд на часы, сказал:

— Час близится, мой дорогой Анри. Это моя первая дуэль, и я пока не получил права заставлять других ждать. Идемте же. Ко мне, Блек!

— Вы берете с собой вашу собаку?

— Конечно… Я не хотел бы расставаться в такую минуту с моим самым старым и лучшим другом. Ах, если бы бедняга Дюмениль был жив!

Анри с удивлением посмотрел на шевалье.

— Не обращайте внимания, — заметил тот. — Я знаю, что говорю.

Спускаясь по лестнице, шевалье и Анри д’Эльбен встретили г-на Шалье: он приехал в своей коляске, великолепном закрытом экипаже, запряженном двумя прекрасными лошадьми.

Все трое сели в карету.

— В Шату! — приказал г-н Шалье кучеру.

Шевалье представил друг другу своих секундантов.

— Сударь, о чем вы условились с секундантами нашего противника? — спросил Анри у негоцианта.

— Дело улажено по всем правилам, — ответил Шалье. — Эти господа не пожелали извлечь ни малейшей выгоды из того, что являются оскорбленной стороной. Все решит случай. Противники встанут на расстоянии тридцати шагов друг от друга, у каждого в руке будет заряженный пистолет; они имеют право открывать огонь, сделав пять шагов каждый, что сократит дистанцию между ними до двадцати шагов, и производить сколько угодно выстрелов.

— Вы стреляете из пистолета? — с едва заметной дрожью в голосе спросил Анри у шевалье.

— Да, немного, благодаря Дюменилю, — ответил шевалье, нежно поглаживая шелковистые уши собаки.

— Отлично! — сказал г-н Шалье, не подозревая о родственных отношениях Анри и Грасьена. — В Америке шевалье убивал двух попугаев из трех; а человек ведь в четыре раза больше попугая: видите, это дает нам некоторый шанс.

Шевалье заметил помрачневшее лицо Анри и взял его за руку.

— Мой бедный друг, — обратился он к Анри, — если бы за моей спиной не было Терезы, нуждающейся в утешении и любви, я бы вам сказал: "Не беспокойтесь о судьбе моего противника!"

— Исполняйте ваш долг, шевалье, — отвечал Анри. — Моя жизнь и так уже стала мне в тягость, ведь я пытался найти забвение в науках, чтобы только выдержать эту ношу; и, что бы ни случилось, отныне жизнь будет для меня еще более невыносимой, но я буду молить Бога сократить мои муки.

Несмотря на всю свою деликатность, г-н Шалье уже было отважился задать Анри вопрос; однако шевалье сделал ему знак замолчать.

Кучер, следуя указанию своего хозяина, остановился напротив острова Буживаль.

Вторая карета, стоявшая на берегу, свидетельствовала о том, что противник шевалье опередил его и прибыл на место встречи раньше.

Действительно, когда шевалье и два его секунданта спустились в лодку, которая должна была переправить их на остров, среди деревьев они заметили черные силуэты трех офицеров.

Все трое были в штатском.

Лодка причалила.

Господин Шалье, высадившись первым, направился к Лувилю, который курил сигару, сидя на столе из камня (он до сих пор сохранился на оконечности острова).

— Сударь, мы заставили вас ждать, примите наши извинения, — сказал он, вынимая свои часы, — но мы не опоздали, вы это видите сами. Встреча была назначена на девять часов, а сейчас без пяти девять.

И точно, колокола церкви в Шату, на пять минут опережавшие часы г-на Шалье, принялись вызванивать девять часов.