Как в сказке о феях-несмеянах, перед Мартой предстали сразу три старухи и, не говоря ни слова, предложили ей войти. На них были слишком большие военные гимнастерки с оторванными воротничками, напяленные на одной поверх крестьянского платья в синеватый цветочек, на другой – поверх потрепанного на коленях рабочего комбинезона и на последней – поверх гарнитура из бурых лохмотьев, слишком бесформенного, чтобы его описать. Несмотря на изрытые морщинами и забронзовевшие от возраста лица, они олицетворяли скорее плачевное социальное положение, нежели ветхое биологическое состояние. Нет, никаких горбов на спине, никаких крючковатых носов или пальцев, ничто не отсылало к истории о колдуньях от братьев Гримм, но они все же скорее напоминали хранительниц какой-то другой реальности, а не охранников лагеря. Между губ у них, у всех троих почти в одном и том же месте, приклеилась и поблескивала струйка слюны.
– Садись, – приказала та, что была в бурых лохмотьях, самая корпулентная, почти лысая, но все же с прядью седых волос, спадавшей ей за левое ухо.
Остальные тоже не отличались особой волосатостью, но соорудили себе некое подобие причесок. У той, что носила крестьянское платье, были еще тесные очки в круглой оправе, какие обычно носят близорукие, они поддерживали ее скудный, скорее желтоватый, чем седой, парик.
– Давай Марта, присаживайся, – вмешалась она.
Марта заняла место на деревянной скамье, поставила у ног рюкзак и прислонилась к стене. От прикосновения штукатурки к лопаткам по ней тут же прокатилась волна свежести.
Охранницы вернулись в комнату. Все указывало на то, что они намерены учинить допрос. Их угрюмые лица, нахмуренные остатки бровей. Бурые лохмотья с прядью за ухом уселась за небольшой деревянный стол, который, очевидно, выполнял роль письменного. Помимо рук старухи, на нем расположились две тетради в черных обложках и печать, а также две шариковые ручки. Крестьянское платье плюхнулась в кресло из дерматина и, расставив ноги, не постеснялась продемонстрировать Марте свои панталоны – такие носили на деревне веком ранее. Третья, со своим двадцать раз штопанным и двадцать один раз лопнувшим на коленях за последние десять лет рабочим комбинезоном, обосновалась на табурете в двух метрах от Марты. От нее несло щами, крапивной запеканкой, прокаленным растительным маслом. Она первой взяла слово.
– Ну вот, тебя таки угораздило залететь, – сказала она в качестве вступления.
– Я была на задании, – начала оправдываться Марта. – Я должна была слиться с местным населением.
Прядь за ухом ухмыльнулась.
– И вон оно, как она слилась, – прокомментировала она. – Так слилась, что это даже принесло свои плоды.
Марта скривила рот в недовольной гримасе, которую она никоим образом не попыталась замаскировать.
– Меня это ничуть не забавляет, – сказала она. – Меня это забавляет куда меньше, чем вас, как я погляжу.
Старухи, чтобы посоветоваться, обменялись взглядами. Марта воспользовалась этим, чтобы попросить пить. Рабочий комбинезон поднялась, покопошилась с посудой в смежной комнате, которая казалась очень темной, потом вернулась с наполненной чаем кастрюлькой, которую и передала по кругу, начиная с Марты. Чай был холодным и пах овощным бульоном. Марта в знак благодарности кивнула головой, потом подождала, пока все утолят жажду и Прядь за ухом поставит кастрюльку на стол, прямо на ручки и тетради, как будто бюрократические материалы состояли из совершенно бесполезных предметов.
– Я на двадцать седьмой или двадцать восьмой неделе, – сказала она.
– Не рассчитывай на нас, чтобы от этого избавиться, – сказала Крестьянское платье.
– Тебя просили донести не об этом, – сказала Запах супа.
– Ну я же не только это и доношу, – возразила Марта.
– Мы тебя слушаем, – подбодрила Прядь за ухом.
– С чего начать? – спросила Марта.
– Твои первые впечатления, – подсказала Запах супа. – На что это похоже, там, с первого мгновения? Все так, как описывают монахи? Темнота, зыбкость, тишина и кружащие вокруг разъяренные божества? Ни верха, ни низа, ни завтра, ни вчера?
Марта пожала плечами.
– Монахи попали пальцем в небо, – сказала она. – Ничего такого и в помине. Их книги несут околесицу. Ты проходишь через смерть и оказываешься по ту сторону, но по ту сторону и здесь – это одно и то же. Нужно время, чтобы начать замечать разницу.
– Значит, все же есть разница, – вмешалась Крестьянское платье, расставляя чуть шире свои ноги мумии, что позволило Марте увидеть, что в деревенское трико она вставила прокладку от недержания.
– Ну да, – поддакнула Марта, не став развивать эту мысль.
Три экзаменаторши дали истечь пятой части минуты, после чего Прядь за ухом сочла нужным подвести итог ситуации.