Такова одна из ее ипостасей – официальная, но была и другая, о которой шептались по столице, да и по всей Франции кругами расходились слухи. Речь идет о ее связях с сектой дьяволопоклонников. Тот же Сен-Симон сквозь зубы проговаривается: «Не буду также говорить о тех случаях, не раз повторявшихся, когда страх перед дьяволом грозил ей удалением от двора».
Но другие говорили (и до сих пор дьяволопоклонники чтут госпожу де Монтеспан). Говорили, будто она вступила в тайные сношения с колдунами, пользовалась их «чарами», дабы вступать в сношения с дьяволом; совершала мрачные обряды поклонения Светозарному (дьяволу), т. н. «черную мессу», в ходе которой использовалась кровь убиваемых невинных младенцев (говорили, что число ее малолетних жертв простирается до тысячи). Что она заказывала зелья, дабы приворожить короля и удержать его любовь.
Косвенным подтверждением тому может служить ее любовь к козам, которые содержались поблизости от нее и которым она отдавала много времени и денег (на «черных мессах» дьявол выступает в образе козла). Она обожала играть с шестью своими белыми мышами, которых она всегда клала в сделанную из проволоки изящную карету и которым она разрешала кусать себя за руки. Так что, возможно, маркиза была не только законодательницей мод при дворе, ее морали и идеологии: недаром к моменту революции 1789 года большинство аристократии, отступив от Бога, будет предаваться разным оккультным мистериям, никак не совместимым с христианством.
А король был действительно как опоенный. Вряд ли какой другой монарх (а уж тем более с подобным решительным во всех других вопросах характером) выносил такое от своей любовницы. Она доставляла ему множество хлопот. Ее притязательность, гордость, себялюбие, жажда почета, капризы, непомерная требовательность; ее злоязычие и раздражительность, которые она все чаще срывала на самом Людовике, – воистину короля можно только пожалеть. Жизнь с подобной мегерой должна, как при боевых действиях, засчитываться день за три.
Ее гнева боялись самые высокопоставленные вельможи королевства (одним из них – преданным и покорным – она давала титулы, звания, состояния, дерзких же и непокорных ее деспотической воле разоряла и изгоняла от двора, от средоточия жизни придворного и от его кормушки). Даже члены королевской семьи опасались ее гнева. Даже сам король. Она умела хлестать словом как плетью, и уже никто не был защищен от ее нападок. Злоязычие и ночное кукование в монаршье ушко – эти два кита делали ее всемогущей.
Ее могущество определяло судьбы людей, формировало этикет и моду. Дадим слово Сен-Симону: «Беременности и роды не скрывались. Двор г-жи де Монтеспан сделался центром двора и развлечений, а также – карьер, надежд и опасений для министров и полководцев и унижением для всей Франции. Он же стал центром умственной жизни и совершенно особой манеры держать себя: деликатной, утонченной, но всегда естественной и приятной, сразу выделявшейся своеобразным своим характером… Еще и поныне с удовольствием узнаешь этот особый склад ума, прелестный и простой, в тех немногих людях, которые выросли при них (т. е. при самой Монтеспан и двух ее сестрах, которые заняли господствующее положение при дворе – маркизы де Тианж и аббатисы монастыря в Фонтевро, которая по приглашению сестры прибыла к ней и проживала в ее комнатах) и кого они приблизили к себе; их можно отличить среди тысячи других в самом обыденном разговоре».
И он же пишет далее: «Что касается госпожи де Монтеспан, то она была зла и капризна, часто раздражалась и держала себя чрезвычайно высокомерно, будто небожительница, по отношению ко всем, не исключая и короля. Придворные избегали проходить мимо ее окон, особенно когда король находился у нее. Они говорили, что это все равно, что пройти сквозь строй, и слова эти стали пословицей при дворе… Королева с трудом выносила ее высокомерие, резко отличавшееся от постоянно бережного отношения и знаков почтения, которые выказывала ей герцогиня де ла Вальер; последнюю она любила, между тем как об этой у нее не раз вырывались слова: “Эта потаскуха уморит меня!”