Я сама пережила Освенцим и решила принять участие в вашем процессе как соистец. Возможно, я единственная из переживших Холокост простила всех нацистов, включая вас. Мое прощение не освобождает преступников от ответственности за содеянное и не умаляет моего права и потребности знать, что происходило в Освенциме».
Ева знала, что Грёнинг признавал свое участие в Холокосте и выражал раскаяние. Он публично рассказывал о происходившем в лагере как свидетель нацистских зверств, опровергая ложь отрицателей Холокоста. Ева считала, что Грёнинг заслуживает наказания, но понимала – если он расскажет о Холокосте школьникам, это принесет миру больше пользы, чем если его посадят в тюрьму. По мнению Евы, целью этого судебного процесса должны быть исцеление жертв нацизма и предотвращение расцвета неофашизма.
В конце первого дня процесса Ева пошла поговорить с Грёнингом. Когда она пришла, он на эмоциях попытался встать, но соскользнул с инвалидного кресла. Ева подхватила его ноги, а ее адвокат, Маркус Гольдбах, – подхватил его под руки, они поддержали Грёнинга, чтобы он не ударился, пока подоспела помощь, чтобы усадить его в кресло.
Ева дала показания следующим утром. Она зачитала письмо о прощении и сказала, что думает по поводу наказания Грёнинга. Во время обеденного перерыва Ева подошла к Грёнингу, чтобы пожать руку и сказать, как важно, что он честно рассказывает о содеянном. Гольдбах описал это так:
– Совершенно спонтанно Грёнинг слегка потянул Еву за руку и, когда она наклонилась, поцеловал ее в щеку. Он был полон эмоций.
Ева этого не ожидала, но ничего не сделала, да и не могла. Она, как и ее адвокат, чувствовала, что это была не просто благодарность за мягкость Евы относительно требуемого наказания, он действительно был тронут ее историей. Гольдбах заметил, что во время дачи показаний Грёнинг говорил то в прошедшем времени, то в настоящем, в каком-то смысле часть его души навсегда осталась в Освенциме.
Один из фотографов запечатлел поцелуй Грёнинга, и эта фотография разлетелась по всему миру, что укрепило в сознании многих образ Евы как «подруги нацистов». Во всех статьях упоминалось прощение Евы, но не все освещали тот факт, что она приехала, чтобы дать показания против Грёнинга, и ни одна статья не представила пояснений позиции Евы.
Поцелуй Евы и Грёнинга действительно разочаровал многих переживших Холокост. Но они не знали контекста, о нем не говорили ни в новостях по телевизору, ни в статьях. Последующая деятельность Грёнинга несколько прояснила это принятие Евой спонтанного жеста благодарности от кающегося старика. К несчастью для Евы, Грёнинг, как и доктор Ганс Мюнх, не обладал личными свидетельствами об экспериментах в лагерях.
Сострадание Евы распространялось и на простых немецких граждан. Во время написания этой книги она несколько раз подчеркнула, что солдаты в Освенциме должны называться только нацистами и никогда – немецкими солдатами. Ведь не все немцы были нацистами. Она не верила в передачу вины по наследству, и не хотела навязывать вину немцам, которые еще даже не родились, когда шла война, и к Холокосту не имели никакого отношения – это было бы несправедливо. Она рассказала историю:
– В 2005 году я поехала в Германию с подругой, немкой по имени Гунда. Мы с Гундой познакомились в 2000 году, когда она пригласила меня прочитать лекцию в школе в Рокфорде, штат Иллинойс, где она преподавала. Она не любила поднимать темы Второй мировой войны и Холокоста. С самого детства ее обзывали нацисткой, потому что она была немкой, хотя родилась после войны и о нацистах ничего не знала. Она старалась держаться подальше от историй о Холокосте, но коллега посоветовала ей пригласить меня прочитать лекцию. Я была не такая, как все: пережившая Холокост и простившая нацистов.
Когда мы впервые встретились с Гундой, я сказала, что она не должна чувствовать вину за свои немецкие корни, и ответственна она только за собственные поступки. Мы стали близкими друзьями, и Гунда решила поехать в Германию со мной, когда меня пригласили спикером на конференцию, организованную Альбрехтом и Бригитт Мар. Лекция прошла отлично, и меня попросили провести трехчасовой мастер-класс. Честно говоря, я нервничала – как увлечь пятьдесят человек, чтобы они три часа с интересом что-то делали?
В перерыве между мероприятиями мы с Гундой решили прогуляться; к нам подошла женщина и представилась по-английски – Рене Леви, дочь человека, пережившего Холокост. Она спросила, не знаю ли я кого-нибудь из детей нацистов. Я ответила: «Знаю, Рене. Вот – Гунда». Мы пошли обедать втроем, и Рене и Гунда говорили и говорили без перерыва. Между ними образовалась особая связь.