Блокада. Книга 5

Но если бы Федор Васильевич уехал, дверь была бы не только закрыта, но и опечатана. Таков порядок. Может быть, он просто куда-то ушел и по рассеянности забыл запереть дверь?

– Федор Васильевич! – снова крикнула я.

И снова никто не отозвался.

«Он спит, – сказала я себе, – спит на своем кожаном диване».

Я ощупью двинулась по коридору и, как мне показалось, дошла до кабинета. Опять окликнула Федора Васильевича, уже тише. И опять никакого ответа.

Мне стало жутко. Надо было зажечь свет и осмотреться, но у меня не было спичек.

Что делать? Я решила вернуться и взять спички у Алексея. И вдруг услышала его голос:

– Ты здесь, Вера?

Значит, он шел вслед за мной!

– Алеша, ты здесь?! – обрадованно сказала я. – Ничего не видно!

Он чиркнул спичкой. Вспыхнул огонек. Мы стояли у дверей столовой. Кабинет был дальше по коридору. Спичка догорела, и снова стало темно. Я услышала, как Алексей достает из коробки другую.

– Подожди, – сказала я, – береги спички. Дай руку, идем.

И я, держась за стену, двинулась к кабинету.

– Ну вот, – сказала я, нащупав дверной проем, – теперь зажигай.

Он молча зажег спичку. И тогда… тогда я увидела Федора Васильевича. В ватнике и армейской шапке-ушанке он сидел за письменным столом, опустив голову на руки.

– Федор Васильевич! – воскликнула я.

Он не шелохнулся. Я почувствовала, что меня охватывает дрожь.

– Алеша… – едва выговаривая слова, произнесла я, – вот тут… на столе коптилка, видишь?.. Зажги… Зажги скорее!

Наконец вспыхнул ровный, чадящий огонек. Алексей слегка потряс Валицкого за плечо. Потом приподнял его голову, заглянул в лицо…

– Он умер, Вера, – сказал Алексей, выпрямляясь. – Он мертв.

– Нет, нет, – крикнула я, – он же сидит! Ему просто нехорошо! Он в обмороке, надо воды, нет, камфару, надо скорее…

Я стала торопливо расстегивать сумку.

– Ему ничего не нужно, Веруня. Он умер, – повторил Алексей.

– Перестань, прекрати, дай сюда коптилку! – лихорадочно говорила я.

Приподняла голову Федора Васильевича, поднесла к его глазам коптилку, оттянула веко… Зрачок остался безжизненно-неподвижным.

Да. Он умер. Умер!..

Уже давно я жила среди живых и мертвых, каждый день вокруг умирали люди, я не могла пройти по улице и квартала, чтобы не наткнуться на лежавший на снегу труп, я уже привыкла, привыкла ко всему этому…

Но Федор Васильевич!..

– Если бы мы пришли раньше!.. – проговорила я в отчаянии. – Мы слушали музыку, потом торчали в убежище, а он здесь умирал!..

– Он уже давно умер, Вера, – покачал головой Алексей. – Много часов назад. Может быть, даже вчера.

Я знала, что Алеша ошибается. Если бы Федор Васильевич умер давно, труп окоченел бы и даже голову приподнять было бы невозможно. Нет, он умер недавно, совсем недавно!..

– Давай перенесем его на диван, – тихо сказала я.

– Отойди, я сделаю это сам.

Он поднял тело с кресла и понес к дивану.

– Осторожнее! – крикнула я, увидев, что ноги Федора Васильевича волочатся по полу.

Алеша недоуменно взглянул на меня, но ничего не сказал. Уложил тело на диван, повернулся и вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая, что делать дальше.

Но я словно оцепенела. Вспомнила, как, впервые придя в этот дом, сидела вот в этом кожаном кресле, а Федор Васильевич – вот здесь, напротив… Он принял меня как родную. Он вернул меня к жизни…

А я… я, выгнав Анатолия, решила вычеркнуть из своей памяти и Федора Васильевича… Он умирал от голода и холода, один в этой мрачной, пустой квартире, а я все не решалась зайти к нему, даже ради Осьминина. Я не пришла. Убила его своим эгоизмом, своей жестокостью, отомстила сыну смертью его отца…

– Вера, что с тобой?! – донесся до меня точно издалека голос Алексея. – Успокойся. Ну что поделаешь… Такое время…

– Замолчи! – крикнула я.

– Веронька, послушай, – сказал Алексей, подходя ко мне. – Ведь он был старый и, очевидно, больной человек. Подумай, сейчас гибнет так много и молодых, которым бы жить да жить…

– Замолчи! – в исступлении крикнула я. – Какое ты имеешь право? Что тебе известно обо мне и о нем?.. Ты знаешь, что меня истоптали немцы там, в Клепиках?.. Всю, всю!.. Что я ползла домой, да, да, ползла!.. Ты знаешь, в каком состоянии подобрали меня в лесу партизаны?! Когда я добралась наконец до Ленинграда, мне жить не хотелось. А этот человек, этот старик утешил меня, заставил жить дальше, и не просто жить, а верить, верить в жизнь! Он готов был проклясть своего сына, когда узнал, что тот ушел от немцев один, бросив меня! Ты… ты не знаешь… ты ничего не знаешь!..

Никогда, никогда раньше не смогла бы я сказать все это, произнести вслух, но теперь точно разом рухнула сдерживавшая плотина, и слова вырывались откуда-то из глубины души помимо моей воли…

Алексей положил руки мне на плечи, притянул к себе.

– Бедная моя Вера! – тихо сказал он. – Я ведь ничего не знал…

Я почувствовала, что меня душат слезы. Прижалась к его груди и разрыдалась. Он не успокаивал меня, только снял с моей головы ушанку и гладил по волосам…

Наконец я немного успокоилась. Подняла голову, спросила с трудом:

– Что… мы будем теперь делать?

Он, видимо, не понял.

– Что же теперь можно сделать, Веруня? Мертвые не воскресают.